– Да мать твою, – дрожащим голосом произнес Грегор в последнее утро их заключения, а Лаки услышал, словно кто-то издалека крикнул: «Загремел в тюрьму!»
– Возьми себя в руки, – одернул его Лаки.
– Что они с нами делают? Это же пытка!
Прошло, наверное, еще два или три часа, прежде чем дверь наконец открылась. Военный полицейский позвал «Бенни», и вскоре Лаки очутился в достаточно освещенной комнате в задней части здания.
На столе стояла тарелка с бараниной и тыквой. А еще лежало письмо с мольбой, которое Лаки написал несколько ночей назад.
– Поговорим, пока ты ешь, – заявил военный полицейский, которого Лаки и Грегор между собой называли Гарри.
– Спасибо.
– Мы знаем, что тебя зовут Василис Маллиос. Ужасное имечко. Я бы возненавидел родителей…
– Зовите меня Лаки. А вас как?
– Не советую с нами шутки шутить.
– Как давно ты в этой стране, Лаки? – поинтересовался второй, Фрэнк.
– Восемь месяцев.
– Ты призывник, Лаки?
– Нет.
– Большинство призывников – ушлепки, думал, ты из них.
– Никакие концерты давать ты не будешь, – сказал Фрэнк.
– Кроме одного, завтра днем в отеле «Коллинз», – продолжил Гарри. – Город закрывается рано, значит начало тоже рано. Ты выступаешь как Бенни, мы берем плату. Твой дружок собирает денежки на входе и отдает их нам. Владелец хочет пятнадцать процентов. Вы получите ноль.
– Нам нужно подумать, – произнес Лаки.
– Тогда подумай сейчас. Вот, чтобы ничего не отвлекало. – Гарри убрал со стола тарелку с недоеденной трапезой.
– А после концерта мы свободны?
– Посмотрим.
– Если вы заставите меня играть, мне нужны мои сумки и кларнет, я должен практиковаться. Но не здесь, в камере слишком темно.
– Ладно.
Лаки перевел взгляд с Фрэнка на Гарри.
– И нам нужно помыться.
– Это приемлемо.
– И бутылку крепкого. И сигарет.
– Просто смотрю на тебя, и уже бесишь, – бросил Гарри. – Бенни Гудмен – великий музыкант. А ты – кретин.
Он грубо помог Лаки подняться со стула, хотя помощь вообще-то не требовалась, и они пошли обратно в камеру. Самозванец попросил тюремщиков оставить дверь, пожалуйста, открытой.
В тот день, пока Лаки дремал, а Грегор сидел в темноте на краю койки, ерзал и курил, на поезд до Центрального вокзала села женщина по имени Валия Аспройеракас. Заняв место у окна, спиной вперед, она вдруг заметила в стекле свое отражение. Больше всего бросалась в глаза обнаженная рука, оливковая кожа на фоне голубого длинного платья. Вдоль предплечья виднелись маленькие шрамы от глубокой печи в кафе.
Валия вернулась к чтению «Джуда Незаметного». В Уэссексе Томаса Харди она видела свою реальность: пристанище раздавленных мужчин и блестящих женщин с, увы, подрезанными крыльями, предопределенных жизней, ворочающихся в постелях детей. Когда с персонажами Харди случалось плохое, на глаза Валии буквально наворачивались слезы.
Валия взяла маленький отпуск от бизнеса своего отца и дома, который он выстроил за кафе. Ахилл Аспройеракас решил, что его старшая дочь должна провести незамужние годы за обслуживанием клиентов в семейном кафе, пока он сам работал на кухне, с восьми утра до девяти вечера; каждый день их жизни снова и снова проходил за прилавком и плитой. Раньше Валия старалась быть с посетителями теплой, очаровательной, хотела показать им, как сильно любит жизнь. И ей действительно нравилось работать, у нее хорошо получалось. Но к 1945-му переработки испортили ей удовольствие от труда, и в последнее время Валия просто улыбалась и показывала людям меню. Ее младшая сестра Пенелопа еще училась в школе и в кафе была бесполезна, и потому была избавлена от обязанностей в семейном бизнесе, по крайней мере пока.
Их мать умерла в тридцать один год. Обе их бабушки тоже умерли молодыми. Валия видела закономерность и считала, что отпуска способны спасти ее рассудок и, возможно, жизнь (Ахилл выступал против регулярных выходных). Воскресные вечера – вот предел ее свободного времени. Валия еще не знала, как противостоять отцу, но им можно было управлять и манипулировать.
Она планировала остановиться в гостинице, побыть одной, свободной, другой Валией – двойником, аватаром, Валией с другой фамилией. Чтобы сбежать на целые выходные, она сказала отцу, что ее призвали на обязательные учения выходного дня от АЖВС – Австралийской женской военной службы. Эго Ахилла уступило перед войной. Он предполагал, что у дочери нет выбора, что она юридически вынуждена посещать это учебное мероприятие от АЖВС или какие там еще буквы она ему выдавала.
– И как часто это будет? – вопросил Ахилл. – Ты нужна мне в кафе.
– Я передам твои возражения.
– Объясни, что твоя мать умерла, что остались только ты да я. Не упоминай Пенелопу, а то ее заберут следующей!
– Я уже написала о нашей ситуации.
– Что за страна призывает женщин?
– Нам не дают оружие.
– Это мешает нашему бизнесу!
– Это всего лишь одни выходные.
– Месяц может выдаться напряженным. Объясни им.
– Я скажу, что мне нужно работать, и на этом, наверное, все и закончится.
– Но не дерзи и не высказывайся в их адрес.
– Ни в коем случае.
– Где ты остановишься?
– В общежитии для женщин.
– Тогда иди! А мы потерпим.