У нас всегда будет Париж

– Пойду-ка маму твою разбужу, – сказал он. – Сядем за круглый стол в гостиной и будем есть слоеный пирог с персиками и взбитыми сливками, а когда эти люди постучатся в дверь, твоя маменька просто скажет: убирайтесь вон. А кушать мы будем с серебряных тарелок, которые твоя мама получила через газету «Чикаго трибьюн» в двадцать восьмом году – с портретами Томаса Мейгана и Мэри Пикфорд.[6]

Повеселев, она подхватила:

– Заведем патефон и поставим песню «Три дерева – здесь, тут и там».

– Послушай, – сказал он, – надо нам отрываться.

Те шестеро заметили мужчину и женщину на полутемной веранде и с криками бросились вперед.

– Быстрее! – закричала женщина. – Беги в дом, зови маму и сестру – да не мешкай, за нами уже идут!

Он широко распахнул входную дверь.

Она бросилась за ним, хлопнула дверью и уставилась перед собой.

За фасадом дома не было ничего – только стойки, брезент, доски да лужайка и ручей. По обеим сторонам торчали софиты. На одной внутренней стенке, сделанной из папье-маше, осталась вывеска: ПАВИЛЬОН № 12.

По крыльцу застучали шаги.

Дверь с грохотом распахнули. Через порог ввалились какие-то люди.

– Ой! – завопила женщина. – Стучаться надо!

Когда пересекаются пути

Когда это выяснилось, им сначала не верилось, что такое бывает. Дейв Лейси не мог, а Теда не решалась поверить. Оба испытали легкий шок, изумление, потом растерянность и смешанное ощущение чуда и грусти.

– Нет, не может быть, – повторяла Теда, сжимая ему руку. – Это просто невероятно. В тысяча девятьсот тридцать третьем я ходила в Центральную школу, в восьмой класс, а ты…

– Вот именно, – подхватил Дейв, захлебываясь от восторга. – В тридцать третьем я оказался в Брентвуде, штат Иллинойс, а там, клянусь тебе, полгода кантовался в общежитии Ассоциации молодых христиан[7]

напротив Центральной школы, прямо через дорогу. В Чикаго у моих предков возникли сложности с разводом, и они сплавили меня куда подальше с апреля по сентябрь.

– Господи. – У нее вырвался вздох. – На каком этаже была твоя комната?

– На пятом, – ответил он.

Протянув ей раскуренную сигарету, он зажег вторую для себя и прислонился к кожаной стене коктейль-бара под названием «Ла Бомба». Где-то в полумраке играла негромкая музыка; они ее не слышали. Щелкнув пальцами, он сказал:

– Обедать я ходил к «Майку», это на той же улице, полквартала от общаги.

– «У Майка»? – воскликнула Теда. – Я там тоже бывала. Мама считала, что это отвратительный, грязный притон, так что я бегала туда тайком. Господи, Дэвид, столько лет минуло, а нам и в голову не приходило!

Посмотрев на нее невидящим взглядом, устремленным в прошлое, он сказал:

– Надо же, я ходил туда ежедневно, ровно в полдень. Садился у дальнего окна, чтобы разглядывать школьниц в ярких платьицах.

– А теперь мы с тобой в Лос-Анджелесе, на расстоянии двух тысяч миль и десяти лет, когда мне уже двадцать четыре, – сказала Теда, – а тебе двадцать девять, и только сейчас встретились!

Он недоумевающе покачал головой.

– Как же вышло, что я тогда тебя не нашел?

– Может быть, тогда нам не суждено было встретиться.

– А может быть, – сказал он, – я просто робел. Девушкам приходилось самим проявлять инициативу. Я носил очки в роговой оправе, и выделялся я книжками под мышкой, а не мускулами. Боже, Теда, милая, у Майка я слопал столько гамбургеров, сколько тебе не снилось.

– С крупными кусками лука, – сказала Теда. – А еще оладьи с сиропом. Помнишь? – Она задумалась, и ей трудно было смотреть на него. – Я не помню тебя, Дейв. Я прокрутила память на десять лет назад, порылась – но тебя не увидела. По крайней мере такого, как сейчас.

– Может быть, ты меня отшила?

– Может быть, если ты заигрывал.

– Нет, помню, что смотрел я только на одну блондинку.

– Девушка-блондинка в Брентвуде в тридцать третьем, – сказала Теда. – В полдень у Майка, в весенний день. – Она стала вспоминать. – Как была одета?

– Помню только синюю ленту у нее в волосах, завязанную большим бантом, и еще впечатление от синего платья в горошек и только начинающих подниматься молодых грудей. Да, хорошенькая была.

– Ты помнишь ее лицо, Дейв?

– Помню только, что она была красивая. По прошествии времени лица из толпы растворяются в памяти. Попробуй вспомнить всех, кого встречала на улице, Теда.

– Если бы, – сказала она, закрыв глаза, – я тогда знала, что встречу тебя спустя годы, я бы тебя не пропустила.

Он иронически засмеялся.

– Но ты ведь этого не знала. Каждую неделю, каждый год видишь массу людей, и большинству из них суждено кануть в забытье. Единственное, что остается на потом, – это оглядываться на смутные мгновения тех лет и вспоминать, где твоя жизнь мельком коснулась жизни другого. Тот же город, то же кафе, та же еда, тот же воздух, но два разных пути и образа жизни, не знающие друг друга. – Он поцеловал ей пальцы. – Мне тоже следовало искать тебя. Но единственная девушка, на которую я обратил внимание, была блондинка с бантом в волосах.

Это ее раздосадовало, и она сказала: