У прокурора век недолог

— Я напрасно трачу время, — укоризненно сказала я вслух. Мне стоило бы заняться квартирой, работой, наконец, а не пытаться быть умнее милиции. Теперь я знаю, как и почему Акимов оказался в моей квартире, а дальше дело следствия. Но мысли, не имеющие отношения ни к моей квартире, ни к моей работе, продолжали меня преследовать. Журналистка Наталья Никольская утверждала, что за ней следят. Она погибла от передозировки, Лена Телегина вскрыла себе вены, обе имели отношение к “Обществу любителей Библии”… Одна наркоманка, а вторая психически неуравновешенный человек с патологической склонностью к вранью. Впрочем, диагноз я поставила рановато. Ее дневник у следователя, пусть с этим разбираются специалисты.

Я свернула к магазину “Лана”. Утром я разбила заварочный чайник, следовало купить новый. Я припарковала машину и стала переходить дорогу, вот тогда и почувствовала чей-то взгляд. Некто настойчиво пялился мне в затылок. Я торопливо огляделась: машины, прохожие — суетящиеся и не очень, главное, никому до меня никакого дела. Я огляделась еще раз. Чувство, что за мной наблюдают, не проходило.

Я вошла в магазин, возле нужной мне секции стояло человек десять, создавая толчею. Я с отчаянием посмотрела вокруг, неожиданно поняв, что не могу. Здесь оставаться, не могу ждать своей очереди, не могу смотреть на эти дурацкие чайники… С трудом соображая, что делаю, я бросилась к входной двери, скорее на воздух, здесь дышать нечем. На ступеньках я столкнулась с женщиной и, кажется, толкнула ее, она вскрикнула и уронила сумку, что-то звякнуло в ней, а я пришла в себя.

— Извините, — пролепетала я испуганно, наклоняясь за сумкой. Женщина и я протянули руки одновременно. Она подняла сумку с асфальта, заглянула внутрь и сказала грустно:

— Как жаль.

— Что-то разбилось? — спросила я, испытывая ужасную неловкость.

— Чашка. Бабушкина. Знаете, не стоило мне нести ее сюда. — Женщина вновь виновато улыбнулась, глаза ее, большие и темные, смотрели ласково, а я поразилась ее голосу: очень музыкальный, совершенно необыкновенный голос. Мы все еще стояли у входа и мешали гражданам, женщина переместилась ближе к стене, и я тоже. — Здесь ломбард, вот я и хотела…

— Простите, — заторопилась я. — Я заплачу. Сколько могла стоить ваша чашка?

— Бог с ней, — вздохнула женщина. — Это судьба. Чашка не должна была попасть в чужие руки. Все правильно.

— Послушайте…

— Вы не виноваты, — мягко перебила она. — Я ее склею и поставлю на место. Так лучше.

— Конечно, вы ее склеите. Но вы несли ее в ломбард. Вам нужны деньги? — Женщина беспомощно эгляделась.

— Деньги нужны всем. Но она разбилась потому, что я поступила не правильно. Вы не беспокойтесь, все хорошо. Идите, идите. Все действительно хорошо. см

Легко сказать идите. Я чувствовала себя виноватой. Если честно, я даже не помнила, как толкнула ее или задела локтем. Но уйти… Женщина мне нравилась, было в ней что-то такое… Она не примет моих денег, это совершенно очевидно.

— Простите, где вы живете? — решилась я.

— Недалеко… на Матвеевской…

— Давайте я вас отвезу. Я на машине.

— Нет-нет. Не беспокойтесь. Здесь всего две остановки…

— Я беспокоюсь за вашу чашку, — улыбнулась я. — Вдруг она окончательно разобьется?

— У вас глаза хорошие, — сказала женщина. — Добрые. Вы о чем-то тревожитесь? Что-то случилось?

— Еще бы. Я разбила вашу чашку, — кивнула я.

— Да бог с ней. Стоит ли печалиться о чашке? Где ваша машина?

— На стоянке.

Пока мы шли к моим “Жигулям”, я как следует рассмотрела женщину. Ей было лет пятьдесят или чуть больше. Простенький серый плащ выглядел на ней элегантно. В светлых волосах седые пряди. Она была красива той особой благородной красотой, которую даже морщины не портят, а добавляют шарма. Глаза совершенно необыкновенные. Если бы я была художником, немедленно бы взялась за ее портрет.

— Меня зовут Нелли Борисовна, — точно что-то вспомнив, сказала женщина.

— А меня Алла.

— Я знаю, — кивнула она и, заметив мой удивленный взгляд, улыбнулась:

— Иногда я знаю. Просто достаточно посмотреть в лицо человеку.

— Интересно, — понятия не имея, что ответить на это, брякнула я.

Жила она действительно в двух троллейбусных остановках от “Ланы”, обычная девятиэтажка из серого кирпича. Я почему-то подумала, что Нелли Борисовне больше подошел бы особняк прошлого века. Она меня очень заинтересовала.

— Ну, вот. Мы и приехали. Это мой подъезд. Может, вы зайдете? На несколько минут. Посмотрим, что с моей чашкой?

Заходить я не собиралась, но тут в голову мне пришла мысль, что, возможно, Нелли Борисовна передумала и решила взять деньги, просто сказать об этом сразу стесняется.

— С удовольствием, — ответила я.

Трехкомнатная квартира произвела на меня впечатление. Казалось, что на дворе не двадцать первый век, а девятнадцатый. От вешалки в прихожей до настольной лампы в гостиной — сплошной антиквариат.

— Проходите, Аллочка. Вот тапочки, они должны быть вам впору.

Я спросила, с интересом оглядываясь:

— Вы одна живете?