У стен Ленинграда

Из кустарника к оврагу подъехали мотоциклы, по-видимому связные. Один из мотоциклистов что-то передал автоматчикам, и мотоциклы быстро укатили.

В это время открылся люк одного из танков. Из серой бронированной башни показалась голова танкиста. К нему подбежал пехотный офицер.

На нашей стороне прозвучал одиночный винтовочный выстрел, и танкист, схватившись руками за голову, медленно опустился. Люк закрылся.

Вскоре танки загудели моторами и стали расползаться по склону оврага.

Борисов, с которым после гибели Сидорова я работал в паре, сжимая рукоятку противотанковой гранаты, прошипел сквозь сжатые зубы:

- Поползли... Ну что ж, встретим...

Теперь впереди нас были танки и автоматчики, позади - топкое болото. В воздухе появились вражеские бомбардировщики. Но никто из бойцов не двинулся с места. Каждый еще крепче прижался к родной земле.

Все ждали сигнала. Но комбат Чистяков по-прежнему спокойно стоял в своем окопе. "Что он медлит? Почему молчит?" - думал я. И тут случилось нечто такое, чего никто не ожидал: танки развернулись в противоположную от нас сторону, а вражеские автоматчики показали нам спины. До нашего слуха донеслась из-за оврага стрельба ручных пулеметов. Это было похоже на чудо. На самом же деле, как потом выяснилось, рота автоматчиков из резерва полка, приданная нашему батальону, по приказу майора Чистякова дерзко пошла в обход вражеских танков. Как только рота подошла к условленному месту и завязала бой с немецкими автоматчиками, мы атаковали противника на склоне оврага.

Полетели в танки связки ручных гранат, начали стрельбу станковые и ручные пулеметы. Враг, прижатый нашим огнем ко дну оврага, заметался, как раненый зверь. Три танка были подожжены, остальные стали поспешно отступать в сторону леса. Тут снова вступила в бой батарея капитана Столярова. Капитан теперь уже во весь рост стоял в своем окопе и оглушительным басом кричал в трубку телефона:

- Огонь! Беглый огонь, черт возьми!

Вражеская пехота, лишившись танкового прикрытия, поспешно стала отступать, но немногим удалось выбраться из оврага.

Когда опасность флангового удара врага миновала, капитан Столяров подбежал к комбату Чистякову и крепко обнял его.

Не верилось, что один поредевший батальон пехоты и одна батарея могли разгромить такую сильную вражескую группу. Исход боя решило не количество войск, а непоколебимая воля советского воина к победе, хладнокровие и военная зрелость наших командиров.

Комбат с нескрываемой гордостью смотрел на проходивших по узкой траншее красноармейцев. Среди них был и пулеметчик Ершов.

Командир роты Круглов остановил солдата:

- Ну как, дружище, здорово, наверное, устал сегодня, таскаясь с "максимом" с места на место?

Ершов, улыбаясь, похлопал по корпусу пулемета:

- Что вы, товарищ командир, вовсе не устал. Эта тяжесть не велика. Куда тяжелее, когда на тебя враг прет, а остановить его нечем. А с этим дружком не пропадешь. Трах-трах-тах - и фашистов как не бывало.

Вечером, в минуты затишья, свободные от нарядов бойцы собрались в большой землянке командира взвода Владимирова. Хотелось повеселиться, побыть с товарищами, забыть хотя бы на время пережитое за день. И как всегда, нас радовали и веселили саратовская гармонь и русская гитара. Эти инструменты как зеницу ока хранил в ящике своей походной кухни повар Катаев. На гармошке мастерски играл любимец взвода красноармеец Владимир Смирнов, а на гитаре снайпер Синицын. Наши музыканты удобно устроились на нарах и разом заиграли:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой...

Эту песню мы очень любили не только за хорошие слова, но и за сильную, хватающую за сердце музыку. Ее пели в те годы все советские люди, где бы они ни находились. Пели в тылу и на фронте, пели перед боем солдаты и рабочие у станков:

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна.

Идет война народная,

Священная война.

Песню сменила лихая русская пляска. Как бы нехотя, лениво вышел сибиряк Алеша Ульянов. Прядь волос упала на загорелый лоб, взмахом головы он отбросил ее назад и прямо с места начал быструю-быструю дробь. Пляска Ульянова заразительна - бойцы начали притопывать ногами. Из толпы выбежала в круг Зина Строева. Ее маскировочная куртка порвана и обожжена, но голова аккуратно повязана чистым цветным платочком.

Красивое русское лицо Строевой, покрытое летним загаром, пылает румянцем, большие голубые глаза задорно смотрят на нас. Пряди пышных русых волос рассыпались по плечам. Тонкая девичья талия туго перетянута ремнем.

До чего же она хороша в эту минуту! Как мила ее открытая мальчишеская улыбка! А как она пляшет! Натренированные ноги то уверенно выбивают дробь, то красиво и легко, лишь носками касаясь земли, двигаются по сырому земляному полу.

Многие солдаты и командиры заглядывались на Зину, да где там - она и слушать их не хотела. Такая строгость в поведении девушки в условиях фронта казалась многим странной и удивительной.

"Да ты, дорогой товарищ, не торопись объясняться в любви, - обрезала обычно Строева незадачливого поклонника, - а докажи в бою, какой ты герой".