Читаем У стен Ленинграда полностью

Найденова я нашел в траншее возле пулеметного дота. Он занимался своим любимым делом. У ног Сергея стоял открытый ящик ружейных гранат. На кромке бруствера лежало несколько патронов без пуль. Сергей вынул из обоймы патрон, осторожно раскачал пулю в шейке гильзы, вытащил ее, отсыпал на ладонь часть пороха, достал из кармана кусочек ваты, шомполом крепко забил его в гильзу и зарядил винтовку. Затем взял гранату, поставил в нее запал, надел на дуло винтовки, тщательно установил нужный для выстрела угол; после этого достал специально сделанный прут, положил его одним концом на спусковой крючок и носком сапога осторожно нажал на него. Грохнул выстрел... После каждого выстрела Сергей веселым взмахом руки провожал улетавшую гранату, приговаривая:

- Ждите, сейчас еще будет.

Или:

- Продолжение следует...

И так каждый день и каждую ночь.

Нередко случалось, что Найденов этой стрельбой приводил в бешенство немцев, и они открывали яростный минометный огонь. Тогда Сергей спокойно брал под мышку ящик с гранатами и уходил в укрытие.

- Куда ты прешься с ящиком в блиндаж! - ругались солдаты.

- Шуметь-то попусту к чему? - невозмутимо отвечал Сергей. - Оружие оставлять в траншее нельзя: чего доброго, угодит шальная мина, вон сколько добра пропасть может. Кончат бесноваться фрицы, я опять пойду их забавлять.

Но на этот раз гитлеровцы повели не только минометный, но и артиллерийский обстрел. Послышались тревожные крики часовых:

- Немцы!

Пирамиды быстро опустели. Я только теперь заметил, что в пирамиде рядом с моей винтовкой не было винтовки Строевой, а спросить, куда она ушла, не успел. Товарищи торопливо занимали свои места у огневых точек. Найденов и я вбежали в запасной снайперский окоп. Сергей быстро открыл бойницу и выглянул в нейтральную зону:

- Они, паршивцы, не сумели втихую забраться в нашу траншею, теперь с шумом полезли...

Сколько раз я замечал, что даже в надежном укрытии близкие разрывы снарядов и фырчанье разлетающихся осколков заставляют солдата прижиматься как можно плотнее к земле. Тело становится упругим, слух острым, глаза как-то по особому зоркими. Ничто в эту минуту не может отвлечь внимания от боевого дела, от лица или каски приближающегося врага.

- Успели ли наши уйти с передовых постов? - вслух подумал я.

- Ушли, я видел, - бросил Сергей, не отводя глаз от окуляра оптического прицела.

Вдруг с обеих сторон орудийная пальба прекратилась. Какое-то мгновение стояла такая тишина, что было больно ушам. Потом разом загремели станковые и ручные пулеметы, вразнобой захлопали винтовочные выстрелы.

На середине нейтральной зоны из дыма вынырнул офицер. Отчетливо выделялись его знаки различия. Низко нагибаясь, он что-то кричал, размахивая над головой пистолетом. Но крик его заглушался шумом боя.

- Стреляй, Осип, автоматчиков, а мне отдай офицера, - умоляющим голосом попросил Сергей, - вишь, как он, сукин сын, ловко прыгает через воронки, лучше легавой!

Найденов выстрелил и, перезаряжая винтовку, мельком взглянул на меня, словно хотел сказать: "Слизнул-таки гитлеровского офицеришку! Кормил в траншее вшей, пускай покормит червей. Туда ему и дорога!"

Немцы, беспорядочно стреляя, добрались до середины нейтральной зоны и залегли под огнем наших пулеметов и стрелков. Атака их явно не удалась...

Вдруг Найденов дернул меня за рукав:

- Глянь, где объявились фрицы. Хитрят...

Немцы пытались обойти нас слева, но их маневр был своевременно обнаружен. На помощь нам пришла рота автоматчиков под командованием Владимира Кулешова. Это был бесстрашный человек, но неисправимый матерщинник и любитель выпить. Бывало, когда его солдат крепко выругается, он одобрительно трепал его по плечу: "Молодец, русский язык хорошо знаешь". Не любил он солдат вялых, малоподвижных, таким говорил: "Ты, браток, злость дома оставил, а тут она вот как пригодилась бы".

Слева и справа от нашего окопа, не переставая, били автоматы. Когда моя винтовка раскалилась, так что стрелять из нее было бесполезно, я выбежал в траншею, чтобы взять оружие у раненого товарища. Оглянувшись, увидел убитого автоматчика. Он лежал вверх лицом, еще совсем молодой, прижимая одной рукой оружие к груди; другая была свободно закинута за голову. Будто живой, смотрел он в голубое небо широко открытыми, неморгающими глазами. Даже в азарте боя я не решился сразу взять из его рук оружие: казалось, вот-вот он поднимется и оружие оживет в его руках.

Среди суматошной пальбы послышались крики "ура!".

- Иосиф, смотри! Ребята пошли вышибать фрицев с нейтралки, - сказал Найденов, закрывая бойницу. - Надо им помочь.

Мы вылезли из окопа и, не задумываясь, перепрыгнули бруствер. Короткими перебежками стали пробираться к месту рукопашной схватки. Прыгнули в воронку, чтобы перевести дух и присмотреться, где свои, а где враги. Когда я высунулся из воронки, внезапно почувствовал жгучую боль в животе. Сполз на дно воронки и свернулся в клубок.

- Ранило? - быстро спросил Сергей.

- В живот...

- Э-эх!.. Сможешь доползти до санпалатки?

- Не знаю.

- На руках нести нельзя - добьют.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное