У стен Москвы

— Сидоренко, вызывай по рации артдивизион! Скорее! Танки снова пошли в атаку! — крикнул Кожин, не отрывая глаз от бинокля, черноусому лейтенанту, который лежал здесь же, рядом с Александром, и, держа перед собой микрофон, кричал в него: — «Буря»! «Буря»!

— Что?! — переспросил лейтенант. В грохоте рвущихся снарядов он не разобрал слов капитана.

— «Бурю» вызывай! — в самое ухо ему крикнул командир полка.

— «Буря» не отвечает!..

— Вызывай! Иначе сомнут они нас!..

Немецкие танки подходили все ближе. А по ним стреляло только одно орудие. Стреляло прямой наводкой. Остальные орудия были разбиты.

Кожин, ожидая, пока лейтенант свяжется с артдивизионом, не спускал глаз с батарейцев. Израненные, с грязными, обгорелыми повязками, потные, чумазые артиллеристы работали без устали. Один подавал заряжающему очередной снаряд, другой разворачивал орудие, третий наводил его на цель и стрелял.

За наводчика у орудия стоял сам Асланов. Он весь был обожжен боем. У него недобрым огнем горели большие черные глаза, а горбатый нос, как кривая турецкая сабля, грозно нависал над белозубым ртом.

Стреляя по наседающим танкам, Асланов заметил, что около сотни автоматчиков прорвались с севера и грозили зайти орудию в тыл. Из-за грохота командир батареи не слышал, как, захлебываясь, пулемет Чайки и Озерова бил длинными очередями по автоматчикам.

— Почему спишь, Чайка?.. Почему не стреляешь?! — не оборачиваясь, Асланов крикнул Николаю, который со своим пулеметом лежал недалеко от орудия.

Чайка не ответил.

— Ствол!.. Надо сменить ствол! — кричал в ухо Чайке Озеров, — Он раскалился! Пули не долетают!

— Не могу! Эти гады не дадут! — крикнул в ответ Чайка.

Наконец лейтенанту удалось связаться с артиллерийским дивизионом, огневые позиции которого находились в трех километрах от первого полка. Оказалось, что радиосвязь некоторое время не действовала из-за того, что на огневых позициях был убит радист. Теперь у рации дежурил сам командир дивизиона. Узнав, в каком положении находится полк Кожина, он коротко приказал своему представителю: «Давай командуй!»

— По та-а-нкам. Фугасным. Заряд полный. Буссоль сорок два — двадцать. Уровень тридцать — ноль. Прицел сто. Первому. Один снаряд! Огонь! — командовал лейтенант.

Прошло несколько долгих секунд, и вот над головами бойцов просвистел снаряд и разорвался правее немецких танков.

Лейтенант внес коррективы в свои расчеты и вновь скомандовал:

— Левее ноль — шестнадцать. Прицел девять — два. Огонь!

Теперь снаряд разорвался левее наступающих танков.

— Правее ноль-ноль — восемь. Прицел девять — шесть. Дивизионом. Один снаряд. Огонь!

Новые снаряды рванули землю прямо впереди немецких машин.

Кожин на секунду оторвался от бинокля, обернулся к лейтенанту и с восхищением крикнул:

— Хорошо стреляешь, Сидоренко! Давай беглый! Пока дивизион примет команду, танки подойдут еще ближе. Будет полный порядок. Давай!

— Цель! — кричит в трубку лейтенант. — Четыре снаряда. Ого-онь!

Снова над головой прошумели снаряды и разорвались прямо среди немецких танков.

— Ого-о-онь! — все больше распаляясь, кричал Сидоренко.

Когда танки отошли в лощину и батареи перестали стрелять, Кожин взял микрофон из рук лейтенанта, шифрованным текстом запросил командира артдивизиона, где штаб дивизии и почему он не отвечает на радиосигналы. Тот сообщил, что штаб и другие полки, по всей вероятности, оттеснены на север и прижаты к реке, что и к его дивизиону начали просачиваться немцы.

Кожин с минуту молчал, а потом, шифруя текст, передал: «Держись. Вечером буду пробиваться к тебе».

Ответа не последовало.

— «Буря»!.. «Буря»!.. — кричал в микрофон Кожин. Но «Буря» не отвечала больше. Последняя нить, связывавшая его с артдивизионом, оборвалась.

— Что? Не отвечает «Буря»? — подойдя к капитану, с тревогой спросил Асланов.

— Не отвечает, — передавая микрофон лейтенанту, ответил Кожин. — Или их рация выбыла из строя, или…

— Совсем плохо… — с горечью сказал Асланов. — Без огня артиллерии мы долго не продержимся…

Слушая Асланова, Кожин посматривал на подбитые немецкие танки. На изрытом снарядами, исполосованном гусеницами поле замерли девять черных громадин с белыми крестами на броне.

— Слушай, Асланов, а что, если…

Асланов насторожился.

— Я знаю, где взять орудия, — продолжал Кожин. — Орудия? Какие орудия?

— Да вон они.

— Где? Не вижу.

— На подбитых танках, — уверенно сказал Кожин. — Вон, видишь, сколько ты их наколотил? К дальним немцы не подпустят, а к этим… Я уверен, что в них и снаряды найдутся.

Асланов несколько секунд смотрел на танки, потом с яростью обеими руками стал колотить себя по голове, приговаривая:

— Ах, осел! Ишак! Настоящий карабахский ишак! Почему я не сообразил, что на танках могут оказаться неповрежденные орудия и их…

— Нет, Асланов, от этой затеи не будет толку, — с сомнением сказал Соколов.

— Почему? Почему не будет толку? — набросился на него Асланов.

— А что же они, дураки, чтобы исправными оставлять нам орудия? Да еще с боекомплектом. Ясно, что они там все покорежили.

— Правильно, Соколов. Так бы они и сделали, если бы… — вмешался в разговор Воронов.

— Что?