У стен Москвы

Бруннер достал из кармана письмо и вручил его Курту. Когда Адольф Бруннер вышел из барака на крыльцо, на него сразу же налетела вьюга. Она с силой ударила в грудь, лицо, заставила втянуть голову в поднятый воротник шинели и прикрыть рукавом глаза.

— Фу-у, ч-черт! Еще сильнее разыгралась эта проклятая буря, — недовольно проворчал Бруннер.

— Да, у нас в Германии такой страсти не бывает, — сказал часовой. Он стоял на крыльце и, прижимаясь к дощатой стене, пытался хоть немного укрыться от метели. Часовой с ног до головы был покрыт густым слоем снега: вывернутая и натянутая на самые уши пилотка, шинель, автомат и огромные соломенные ботфорты, надетые прямо на сапоги.

— Ты, наверное, из новеньких? — спросил Бруннер.

— Да, из новых. Скажи, тут всегда так метет?

— Нет, изредка бывают и хорошие дни, — сказал Бруннер и, спустившись с крыльца, направился к воротам.

«Бывают. Успокоил, называется… — глядя на удаляющегося Бруннера, думал часовой. — Чертова страна! Здесь это еще полбеды, а вот как будет там, на позициях? Ну да теперь ничего не поделаешь… Надо походить немного, а то так и замерзнуть можно».

Часовой сошел с крыльца и, медленно ступая в соломенных ботфортах, прошелся к углу барака. В стороне мелькнула какая-то тень. Часовой насторожился, взяв автомат наизготовку, сделал несколько шагов вперед. «Показалось, наверное. Никого нет. Да и какой дьявол в такую погоду решится высунуть нос?» Постояв еще немного, часовой побрел к крыльцу.

Олег лежал совсем недалеко от барака, за стволом яблони, в наметенном сугробе и затаив дыхание зоркими глазами смотрел вслед часовому. Он лежал и думал: «Нет, я не стану выжидать да подыскивать удобный момент, как Наташа. Ей нужны какие-то связи, советы. А чего тут советоваться? Видишь врага — бей его. Вот и весь совет. Так все делали: и Чапаев, и Щорс, и Котовский, и матрос Железняк».

Вначале Олег собирался, долго не раздумывая, подползти ночью к немецкому штабу и забросать его гранатами. Но потом понял, что с такой задачей ему не справиться. Штаб хорошо охранялся, и его могли схватить еще до тоге, как он приблизился бы к дому. Тогда мальчик решил переключиться на этот барак, в котором все время жили какие-то солдаты. Он тут знал каждый кустик. Здесь, совсем рядом, находится школа, в которой живет Надежда Васильевна. Олег не раз приезжал с мамой к тете Наде, ловил в речке рыбу и лазил с местными ребятами в сад, в котором он теперь находится. Чтобы вернее было, он подговорил трех березовских ребят во главе со своим закадычным другом Мишкой Соловьевым.

К поджогу готовились целую неделю. На окраине города, в бывших мастерских МТС, достали два ведра солярки, а потом после долгих споров разработали наконец подробный план действий. Теперь каждый из ребят точно знал, что и когда он должен делать. И вот Олег с Мишкой Соловьевым здесь, в саду, почти рядом с бараком, в котором спят немецкие солдаты. Он лежит против одного входа в барак, Мишка — против другого, а двое других ребят находятся за оградой сада, следят, чтобы вовремя предупредить о приближении к воротам фашистов. План был простой. Как только часовой зайдет в барак греться (а он уже дважды делал так), Олег с Мишкой стремглав ринутся к помещению, обольют тамбуры соляркой и подожгут. Потом они забросают окна гранатами и — кто куда! «Пускай они нас потом ищут. Все равно не найдут. Дудки!»

Нет, они сделают сегодня такое, что их навек запомнят эти проклятые фашисты. И другие запомнят. А что?! Имя матроса Кошки вон сколько лет помнят, и их будут помнить. Он, Олег, совсем не боится фашистов. Только вот сердце почему-то сильно бьется в груди и руки дрожат. «А может, я боюсь?» Ну и что же? Все боятся, когда идут на такое дело, только надо побороть в себе страх. И он, Олег Дроздов, поборет этот страх. А может, это вовсе и не страх? Может, это он от холода так дрожит? Ну, что бы там ни было, а свое дело Дроздов сделает. Недаром же он надел сегодня чистую рубаху и пионерский галстук. Он много раз читал в книжках, что раньше перед большой битвой русские солдаты надевали чистые рубахи. И Олег надел. А разве они с Мишкой пришли не на большую битву? Перед ними вон сколько фашистов, а их тут только двое.

В голове Олега молнией проносились эти мысли, а глаза неотрывно следили за часовым. Тот, засунув озябшие руки в рукава шинели, ходил от одного угла барака к другому. «Ну, входи же, входи!» — мысленно уговаривал его мальчик. Но мольба Олега, видимо, не действовала на часового. Он еще долго, поеживаясь и пристукивая соломенными ботфортами, танцевал возле барака. «Замерзнешь ведь, чучело огородное!»

Наконец гитлеровец не выдержал. Поднявшись на крыльцо правого тамбура, он с минуту потоптался в нерешительности, потом открыл наружную дверь и вошел в тамбур. Олег продолжал лежать, чутко прислушиваясь к ночным звукам. Скрипнула вторая дверь. «Вошел!»

Олег мгновенно приподнялся, схватил бидон с соляркой и, низко пригибаясь, побежал к бараку. Левее, ко второму тамбуру, метнулась тень Мишки Соловьева…

10