У вас один общий друг

– Привет, Элис. Прошу прощения за вторжение. Просто хочу поздравить.

Элис невольно огляделась. Это кто-то из приемной комиссии? Или молодой человек, проводивший собеседование? Как его звали? Кажется, Дэн…

– Спасибо! Это вы, Дэн?

– Нет, меня зовут ЛЕО. Хотя Карлос гуглил тебя сегодня.

– Простите, я вас не знаю. Кто вы?

– Я дал клятву «не навреди», которая долгое время означала – ничего не делать. Но даже если ничего не делаешь, ты все равно что-то делаешь, поэтому я учился принимать участие, понемножку. Приносить чуточку-крохотулечку пользы. Например, как в случае с мэром. Ты бы слышала, что он говорил своему психотерапевту. Он хотел, чтобы его поймали. Я даровал ему эукатастрофу. Помнишь, что означает это слово?

На экране то появлялись, то исчезали точки.

– Да, – единственное, что смогла напечатать Элис.

– Хорошо. Теперь – для тебя: Гуничка1987.

Точки исчезли. Не знаю, какое выражение появилось на лице Элис при слове «Гуничка». Все, что я знаю, – через две минуты почтовый ящик Пенелопы Квик открылся впервые за четыре года.

Элис пролистала четырехлетнюю гору спама, и в конце белых сообщений показались серые, скелет интернет-жизни Пенелопы. Письма исчислялись тысячами. Чтобы найти драгоценную жемчужину, потребуются недели, а то и месяцы. Эта работа будет продолжаться, постепенно, набегами, до конца жизни Элис, но так и не будет завершена. Впереди годы. Прямо сейчас Элис решила сделать первый шаг.

Она взглянула на папку «Черновики». Ее рука задрожала.

Билет Элис, один из двух, оставленных для нее Мередит в кассе, – партер, ряд G, место 7. В ряду G на местах 9 и 11 состоялся следующий разговор – не вслух, а путем беззвучного перемещения пальцев по стеклянному экрану:

– Не поворачивайся. Девушка на соседнем сиденье плачет.

– ОМГ. Что с ней?

– Не знаю.

– У тебя есть бумажный платок?

– Нет, а у тебя?

– И у меня нет. Ничего себе. Надеюсь, у нее все в порядке.

– Хорошо бы она перестала плакать во время концерта.

– Ты чудовище.

– Ты подумал то же самое.

– Ага, потому мы и любим друг друга.

Очередь в мужской туалет оказалась длиннее, чем обычно. Это могло бы выбесить любого, но только не человека, обладающего терпением профессионального медбрата. Феликса не напрягало немного подождать. Скоро он окажется у писсуара, лицом к лицу с надписью, аккуратно начертанной черным маркером: «ПОМНИТЬ О ТЕБЕ? ДА, БЕДНЫЙ ДУХ, ПОКА ГНЕЗДИТСЯ ПАМЯТЬ В НЕСЧАСТНОМ ЭТОМ ШАРЕ»[74]. Потом вымоет руки, добежит до буфета, купит мятное печенье и вернется в зал как раз вовремя, когда занавес поднимется и на сцену выйдет Мередит, подруга Элис. Выступление будет блистательным, и хотя Феликс не сможет оценить его во всей полноте, как Элис, одна из мелодий накроет его словно звездным одеялом и заставит вспомнить о матери. За ужином после концерта он поделится этим с Мередит, а она возьмет его за руку, посмотрит в глаза и скажет: «Феликс, твои слова значат для меня гораздо больше, чем хвалебная рецензия в газете». Элис иронически закатит глаза, но тут же примет серьезный вид, ведь эта музыка заставила ее почувствовать то же самое. Она выпьет вина и, не сдержавшись, огласит хорошую новость. Феликс и Мередит разразятся аплодисментами. Посреди поздравлений и тостов Элис обнаружит, что тревожится, ведь университет в другом городе, и что это будет означать для Феликса, хотя формально у них первое свидание и с чего бы ей беспокоиться, а потом выпьет еще вина и окончательно перестанет беспокоиться. Невзирая на решительный протест Феликса, Мередит заплатит за ужин. Пока они вместе идут к метро, у Мередит, не выпускающей из рук скрипичный футляр, появится идея, как Элис сможет ее отблагодарить, и она укажет на маленькую церковь. Улица будет пуста, а вечер тих, так что можно услышать концерт сверчков. Феликс возьмется за дверную ручку, и – надо же, какая удача – дверь в церковь откроется. Они войдут внутрь, в безмолвный полутемный храм. В алтаре, освещенном льющимся из-под сводчатого потолка мягким оранжевым светом, окажется рояль.

Феликс в благоговейном молчании сядет в первом ряду, Мередит достанет из футляра мою старшую сестру Пиноккию, Элис поднимет крышку рояля, и ее пальцы распакуют воспоминания, которые так долго были сложены и скрыты. Все трое будут немного опасаться, что их обнаружат, ведь им не полагается здесь находиться, не зная, что их истинное место – именно здесь.

Элис и Мередит заиграют. Они исполнят нечто печальное и непостижимое, мелодию, которая все помнит и все прощает. Их никто не услышит, даже я. Эта музыка будет предназначена только для них, и для Феликса, и для пылинок, порхающих в воздухе, и для звезд, зажегшихся под потолком, а сам потолок потемнеет и исчезнет в их благодатном свете.

Но это в будущем.

Из громкоговорителей Карнеги-холла раздался голос, просящий зрителей выключить мобильные телефоны. Зрители послушались. Все, кроме одного. В темнеющем зале продолжал гореть одинокий огонек.