Наверное, я выгляжу странно — девушка в вечернем платье, в одиночестве стоящая на Бедфорд. Я вижу на другой стороне улицы мужчину, который разглядывает номера домов, по всей видимости, не зная, куда идти. Я не сразу понимаю, что это мой отец. Его присутствие заставляет мое сердце замереть. После последнего разговора я поняла, что он застрял в Лос-Анджелесе и не может приехать.
— Папа! Я думала, ты…
Он оборачивается, и при виде платья его лицо искажается.
— Шутишь? Мне пришлось взять самолет студии, но я все-таки здесь. Только один вопрос: где эта чертова галерея?
Я показываю ему:
— Вон же красный коврик.
Он улыбается и притягивает меня к себе. Когда он меня отпускает, я говорю:
— Папа, я все знаю. Я знаю, как умерла мама. Я знаю, что ты там был. Почему ты не сказал?
Он поправляет галстук и вздыхает.
— Ты действительно хочешь поговорить об этом именно сейчас?
— Да.
Он ставит сумку на землю и принимается ходить кругами.
— Я не хотел взваливать на тебя еще и это.
Его глаза блестят от слез.
— Луна, ты знаешь, как я любил твою маму. Она была… всем для меня. Но я, очевидно, был для нее недостаточно хорош. Она говорила, что я слишком глубоко зарывался в свою работу и не уделял ей достаточно внимания. — Теперь он действительно плачет, и, кажется, это заразно. — Но я уделял ей внимание, Луна. И вся эта история с Коулом… Я боялся, что ты…
Я обнимаю его, заставляя замолчать.
— Просто больше не ври мне, папа. Ты все, что у меня осталось.
— Я знаю, Луна. Я больше не стану, обещаю. Ты знаешь, весь прошлый год я винил себя. Но, что более важно, я простил ее. Но не смогу ей об этом сказать. А с Элизой… не знаю, получится ли. Я чувствую себя таким виноватым, мне надо что-то с этим делать. К счастью, я смог отвлечься, работая над этим фильмом, но сейчас работа окончена.
Мы стоим у входа в галерею, глядя на красный коврик и на стильных людей, мелькающих в окнах.
— Ну, сейчас нам надо выступить вместе. Я хочу, чтобы ты обо всем забыл, выпил пунша и посмотрел, какие фотографии делает твоя дочь.
Он гладит меня по щекам, и я краснею.
— Ты же знаешь, что я всегда был поклонником твоих работ с твоих пяти лет. Ты видела стены моего кабинета?
Я не отвечаю. Когда мы подходим к двери, я вспоминаю, что хотела ему кое-что сказать, и останавливаю его.
— Не думала, что скажу это, но мне нравится Элиза. Она неплохой человек.
Он с недоверием смотрит на меня.
— Не сдавайся, — шепчу я, проходя в двери галереи.
Вечеринка за время моего отсутствия стала еще более оживленной. Играет ненавязчивая музыка, люди увлеченно болтают. Лес подходит и что-то шепчет мне на ухо. Я его не слышу, поэтому он вынужден повторить громче.
— Нам понадобится собственная лаборатория, чтобы сделать все снимки, которые нам заказали.
— Правда?
Он очень оживлен. Холодная манера знатока искусства куда-то исчезла, и теперь Лес выглядит увлеченным школьником. Пока я раздумываю, в чем причина такой перемены, приходит ответ в виде слегка нетрезвой Дарии, берущей его под руку. Так вот какая у нее была цель. Свидание с Лесом. Зачем красавице-модели с бесконечно длинными ногами мог понадобиться страшненький галерейщик в очках с зеленой оправой, я понять не в состоянии и уже давно отчаялась искать всему объяснение. Жизнь — сложная штука.
В тот момент, когда мне кажется, что вечер удался, заходит Дрю Бэрримор, и, не поверите, она меня помнит! Актриса говорит, что услышала о моей выставке и поменяла билет на самолет, чтобы прийти.
— Вы шутите!
— Нисколько. Кстати, вон та фотография мальчика, который рисует мелом город. Я хочу ее большую копию для моей ванной в Лос-Анджелесе.
Меня несколько смущает тот факт, что снимок она собирается вешать в ванной, но я уверена: там с комфортом могут переночевать десять человек, поэтому обижаться не на что.
— Господи, это честь для меня.
— А кто эта женщина? — Она показывает на портрет мисс Грей.
— Моя учительница английского.
— Старой закалки человек.
— Да.
Ее друг — парень из рекламы «Мак» — подходит к нам и увлекает ее к столу с пуншем. Она улыбается мне как лучшей подруге. Но это не оскал Рейчел, эта улыбка говорит: «Мы с тобой из одного теста». Мне хочется закричать от восторга.
Ричард берет меня за руку и ведет танцевать, несколько человек фотографируют нас. Тайл спит в кресле в углу. Папа укладывает его поудобнее и целует в лоб.
Когда все уходят и я почти готова убиться об стену, подхожу к автопортрету и пытаюсь найти в собственных глазах то, что мне бы сейчас пригодилось. Невинность? Я смотрю на свои крохотные ручки, вцепившиеся в мамино платье. Хочется верить, что несмотря на холод и жестокость мира, мне удастся найти в нем тепло.
Глава 39
Готова к крупному плану
На следующее утро я просыпаюсь от звуков виолончели. Оливер не просто играет, открыв окно, это наша песня. Я напоминаю себе о Рейчел и их дурацком споре и отказываюсь поддаваться. После того как Оливер попался в их ловушку, я перестала его уважать. Я искренне была уверена: он выше этого. Я успела понять, что любить человека — значит прощать его, но Оливера простить еще не готова. И не знаю, буду ли готова когда-нибудь.