У великих истоков

— …Приходит, допустим, ко мне в хату хороший друг и говорит: «Не на месте у тебя лавка стоит возле окна. Переставь, спать будет удобней». Выслушаю я друга и могу ответить так: «Ты, конечно, прав. Так будет удобней. Но еще лучше спать на кровати. Только вот кровати у меня нет, а лавка, как ее ни переставляй, — все не то. Разживусь кроватью — приходи тогда и советуй, как ее ставить». Поговорим да и разойдемся. Лавку я оставлю, к примеру, на старом месте. Так оно и будет. Кто может хозяйничать в моем доме, кроме меня самой! Так оно и с коммуной. И если вам говорят о насильственной коммуне, не слушайте таких людей — это дураки или провокаторы. Мы — коммунисты, большевики — можем советовать и на деле доказывать, что людям, допустим, лучше будет работать вместе, что сообща легче обрабатывать землю, легче улучшать хозяйство. А вы, товарищи крестьяне, если не согласны, если не видите пользы от совместной работы, можете нам резонно ответить: «Когда будут машины, тогда приходите, поговорим! Тогда мы вас послушаем. А может, со временем и сами до этого понятия дойдем». За такой ответ никто вас ни в чем обвинить не может! Наоборот, мы только поймем, что, видимо, плохо разъясняем суть дела, что надо ближе держаться к трудящимся крестьянам, глубже вникать в их нужды. А о том, чтобы силком, не может быть и разговору. Не такой у нас подход к людям!

Чувствую, что постепенно завоевываю слушателей. Да и родной язык действует магически. Иней, что серым налетом недоверия лежал на лицах, постепенно тает. Тогда говорю об ударе в спину революции, об измене Григорьева, сорвавшего наше наступление, о страдающих в плену у румынских бояр наших братьях, о зажатой во вражеское кольцо рабоче-крестьянской Венгрии, о разрушенном мосте через Днестр, о матерях, которые плачут на берегу по оторванным от них детям.

Речь течет легко, подбадривают сочувственные возгласы, реплики из зала, одобрительный гул, что долетает из открытых окон, у которых собрались сотни внимательных слушателей.

В конце выступления связала судьбы деревни с судьбой родной Красной Армии.

Умолкла. Стою на трибуне. В зале тишина. Неужели не поняли, не поддержат?.. Потом будто что-то прорвалось у людей:

— Записывай в добровольцы! Давай винтовки!

Какой-то мужичонка пробился к самой трибуне:

— В какой церкви молебен служить? С сыном соединила…

Съезд избирает делегацию к григорьевским частям, выпускает специальное воззвание к крестьянам.

В делегацию включены представители от рабочих и от сдавшегося в плен Знаменского батальона. Огромная толпа с музыкой и песнями провожает выбранных к заставам.

4

В штабе информируют: части заметно нервничают. Одна рота из полка Бражникова требует повышения порции сахару, нового обмундирования, крепких сапог. Ползут зловещие слухи, раздаются недоуменные вопросы: «Против кого воюем?..»

Неприятель активен; провалившись на съезде, он пытается изнутри разложить наши части. Между эшелонами слоняются подозрительные типы.

Рабочие завода «Эльворти» настроены меньшевистски. Головка — наиболее квалифицированные — участвовала в хозяйских прибылях, развращена высокими ставками. Задолго до Октября при помощи подачек с барского стола из них готовили верных лакеев. Такие и агитируют против войны со «своими».

Направляемся с товарищами в тот вагон, где, по сведениям, наиболее неспокойно. Темно, с трудом разыскиваем сходни. В вагоне, на обрубке дерева горит свеча, вокруг сгрудились десятки людей.

— Давайте, ребятки, потолкуем!

Встретили сумрачно, но затем потеплели.

— Задавай вопросы, только не все сразу.

Стали подходить бойцы из других эшелонов. Беседа идет вроде спокойно, но закрадывается предчувствие опасности. Из толпы раздаются грубые, злые выкрики.

— Товарищи, среди вас находятся провокаторы.

В ответ рев.

— Да, провокаторы. Просмотрите свои ряды, откуда взялись чужие?

— Чужих нет, все свои.

И одинокий трусливый голос:

— Бей комиссаршу!

Сразу перелом. Красноармейцы взбешены. Нас связал вчерашний бой. Провокаторы ударили по доверию, которое уже стало прочным. Беседа потекла по-иному.

Решили: добьем Григорьева — тогда поговорим о недочетах.

…Нас с Дмитриевым вызвал на совещание Голубенко.

— Не нравится мне многое, — говорит командир отряда курсантов Дмитриев. — Только что проверял заставы со стороны города. Их несут матросы. Никого!

— Позвать Клименко… Где ваши заставы?

— Хлопцы устали, отдыхают!

— А вы куда смотрите?

— Не мое дело. Этот участок — под наблюдением Бражникова. Я не должен ему подчиняться!

— А знаете ли вы, как надо выполнять директивы партии? — раздельно произносит каждое слово Голубенко. — Бражникова поставила партия, и вы не смеете пикнуть! Сегодня меня назначили командовать, и все должны беспрекословно мне подчиняться. Завтра, может быть, в интересах дела меня приставят к вам ординарцем, и я с радостью приму новое назначение. Мы в боевой обстановке. Всякое неподчинение будет караться жестоко. Немедленно проверьте участки за городом, расставьте заставы. Отвечаете головой!

Выходя, Клименко злобно посмотрел на всех нас.

* * *