У ворот Петрограда (1919–1920)

Я застал на Downing street в кабинете, напоминавшем скорее отделение Петроградской публичной библиотеки для научных работ, ученого, который, несмотря на свои официальные функции, отнюдь не прятал свои мысли за туманными дипломатическими формулами.

Его интересовал большевизм как социально-психологическое явление, а не как продукт «германских» козней, в чем старательно его убеждали тогдашние лондонские русские круги. Знаток истории России, он находил, что Ленин – неизбежное следствие социально-экономического развития России от Петра до Николая II, плюс – психологические особенности русского народа… Балтийская проблема, в ее актуальной практической постановке его, Симпсона, действительно занимает, но у него еще нет достаточных данных, чтобы судить, насколько обоснованны стремления балтийских окраин к независимости и «не совершат ли они самоубийства» – экономического и политического, отделившись от России.

Автономия в пределах возродившейся российской государственности или тесная федеративная связь – вот ближайшие возможности решения данной проблемы. Но русские, с которыми союзникам, и в частности, англичанам, приходится сейчас иметь дело в Лондоне и Париже, говорят о возвращении к старому, о status quo ante bellum;[18]

в Лондоне, например, ему довелось слышать перефразировки устаревшей французской формулы относительно Австрии: «Если бы России не было вовсе – то ее нужно было бы создать, и именно такой, какой она была в 1914 году…»

Почему?

В другой раз, когда разговор у нас уже шел о конкретных «политических» нуждах русских антибольшевистских организаций в Финляндии и Эстонии, тот же Симпсон спросил меня вдруг:

– Правда ли, что эстонцы, если только им удастся отразить новый натиск Троцкого на Нарву, заключат мир с Москвой?

Такой же вопрос, помню, через две-три недели после этого разговора поставил мне в Париже «правая рука» Вильсона по русскому вопросу, член американской делегации на мирной конференции Моррисон, назначенный вскоре представителем Соединенных Штатов в так называемой Балтийской Комиссии.

Тогда в Лондоне и Париже вопрос этот меня не удивлял, потому что еще перед моим отъездом из Гельсингфорса эстонский делегат Ханко, военный министр молодой республики, трудовик по своей партийной принадлежности, чистосердечно меня предупредил, что если соглашение с русскими по вопросу о военной кооперации не состоится, Эстония «к лету будет вынуждена начать с большевиками переговоры о мире – благо Москва их настойчиво предлагает»…

Впоследствии, когда я опять уже сидел на южном берегу Финского залива в Ревеле, когда фронт Юденича уже развалился окончательно, а в Юрьеве дописывались последние страницы мирного договора (январь 1920), мои эстонские друзья уже не скрывали более от меня, что первые «намеки» на возможность соглашения с Советской властью были сделаны именно из Лондона.

А читайте – исторической правды ради – тогдашние официальные английские заявления в палате общин: правительство His Majesty осведомлено о переговорах, но не производит на Эстонию никакого давления…

Еще на один политический «курьез» напал я в те дни в Лондоне: он относится скорее к истории финансовых дел Юденича, чем к чистой политике.

От Юденича, а также от А. В. Карташева я узнал перед моим отъездом в Париж, что в Лондоне сидит Ю. Гессен, директор обществ «Кавказ и Меркурий» и «Волга» с мандатом устроить у англичан заем для покрытия первых расходов по предприятию Юденича, «ибо от Колчака деньги все не поступают».

Само собой разумеется, что я Гессена посетил в Лондоне. Он буквально «горел» своим делом, и нужно отдать ему справедливость, совершенно бескорыстно, не в пример тем многочисленным мародерам и казнокрадам, которые впоследствии, точно пчелы, прилипли к денежному ящику Северо-Западной армии при полном попустительстве Юденича и ближайших его сотрудников.

Гессен, имевший большие связи в английских промышленных кругах, особенно в пароходных компаниях, в две-три недели поставил на ноги «весь» Лондон, кроме правительственных кругов, в отношении которых на первых порах требовалась строжайшая конспирация. Дошло до того, что ему удалось «достучаться» к дяде короля, герцогу Баттенбергскому, с которым – страшно сказать по тогдашним временам! – он объяснялся… по-немецки и который обещал всяческое содействие, вплоть до нажима со стороны самой короны…

Нашелся солидный крупный банк, который готов был дать, если не ошибаюсь, до 200 000 фунтов стерлингов под обязательства крупных русских промышленников и финансовых деятелей, находившихся тогда в Лондоне и организованных Ю. Гессеном в своеобразный консорциум ответчиков.