У всякой драмы свой финал

— Я не знаю, что сказать, Глеб! — прошептала девушка. — Если бы я только знала, если бы мне было что-то известно! А теперь мне страшно! — сникла она.

Вид ее стал таким жалким и беспомощным, что Корозову даже усомниться в правдивости ее слов было трудно. Очевидно, что она, действительно не знала, кто совершил похищение, пришло ему на ум. Между тем, ее внезапный страх говорил о том, что в голове у нее блуждали какие-то догадки, и эти догадки приводили в смятение.

— Что тебя пугает? — спросил он. — Что тебя может пугать, если тебе ничего неизвестно?

— Я боюсь за себя! — съежилась девушка. — Ты думаешь мне нечего бояться, Глеб? Я одинока в этом городе! Я боюсь всего! Сейчас мне кажется, что следом за Ольгой со мной тоже что-то должно случиться. Я не знаю, почему мне так кажется, я как будто чувствую это. Как же так, Глеб? Как же так? — Нарлинская посмотрела на него с тоской, как утопающий смотрит на щепку, плавающую перед глазами.

Он не ответил. А что он мог ответить? Глеб без нее во всем винил только себя. Виноват по уши. Без ее вопросов ему было тошно. На душе скребли кошки. Но почему ей кажется, что с нею тоже должно что-то произойти? Что за страхи? Отчего?

Корозов сел возле нее на стул, не отрываясь от глаз Евы:

— Ты ничего больше не хочешь сказать мне? — наклонился вперед, приближаясь к девушке.

Нарлинская пугливым движением укрыла ноги полами халата, вздохнула. В комнате было жарко, но ее как будто пробирал мороз, она уменьшилась, вжимая голову в плечи:

— Ты должен, как можно быстрее найти жену! — сказала тихо. — Просто обязан!

— Я не уйду отсюда пока не услышу, чего или кого ты боишься! — решительно проговорил Глеб, обдавая Еву своим дыханием.

Она посмотрела на него из-под бровей с досадой:

— Я ничего не таю, я не могу таить того, чего не знаю. Я просто не понимаю, что происходит. Не понимаю. Все ужасно, все плохо!

Битый час после этого Корозов пытался вытянуть из нее еще хотя бы какую-то информацию, но все было тщетно.

Она либо действительно ничего больше не знала, и все ее страхи основывались на интуиции, либо сильно боялась проговориться.

В конце концов, Глеб раздраженно махнул рукой, и они с Исаем покинули квартиру Евы.

Уже когда сели в машину, Исай выговорил:

— Она хорошая актриса.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Она играла роль.

— Ты уверен?

— Я видел.

— Что ты в этом понимаешь?

— Я видел, — повторил Исай.

Нарлинская после них не пошла сразу под душ, чтобы затем лечь в постель. Она долго ходила по комнате, ощущала неприятный холод на коже. А потом, как была в халате, так и плюхнулась на диван. Свернулась в клубок и затихла, но не заснула. Продолжительно лежала с открытыми глазами, в которых металось беспокойство, и смотрела в одну точку. И точка эта расплывалась перед ее глазами, медленно-медленно превращаясь в блеклое туманное пятно.

Корозов тут же направился к Акламину, решив сообщить ему обо всем, что было связано с Евой. Поднял из постели.

Аристарх выслушал, покачал головой с укоризной:

— Сколько раз говорил уже тебе, брось свою самодеятельность. Если бы своевременно все рассказал, то, вероятно, удалось бы предотвратить похищение. А теперь мне придется раскручивать Нарлинскую задним числом. Другой зацепки пока нет.

В этот же день Акламин поехал в театр за два часа до начала спектакля, в котором Ева играла главную роль.

За кулисами царила обычная суета. Мелькали работники сцены, актеры, то тут, то там раздавались чьи-то голоса.

Ева приготавливала себя для грима. На ней был воздушный блузон и длинная юбка.

Появление в гримерной Аристарха вызвало у Нарлинской недоумение. Она посмотрела в его удостоверение и недовольно поморщилась, сообразив, кто сообщил оперативнику о ней. С сожалением пригласила его сесть рядом.

Но в стенах гримерной Ева не стала разговаривать с Аристархом. Не хотела, чтобы кто-нибудь из работников театра ненароком услыхал, как она будет отвечать. А потом разнес бы это все по другим ушам, прибавляя и привирая при этом.

Они вышли на улицу, начали медленно прогуливаться взад-вперед.

День был солнечным. Лучи то слепили глаза, когда они шли в одну сторону, то пекли затылки, когда поворачивали обратно. Легкий ветер обдувал их.

Акламин расстегнул пуговицы летнего серого пиджака. Нарлинская слегка щурилась от солнца и смотрела перед собой.

Сбоку тротуара несколько голубей что-то клевали. Выделялся один с белой грудкой. Он прогуливался гордо и независимо, не обращая внимания на других своих сородичей и на людей, топающих по тротуару.

Прохожие восторженно таращились на актрису, узнавая, оборачивались, показывали на нее и даже приветственно кивали ей, поймав блуждающий взгляд.

Отбросив всякие формальности, и, зная, как прошла беседа между нею и Корозовым, Акламин сказал:

— Вам известно о похищении Ольги Корозовой.

— Конечно, известно. Глеб сказал об этом, — ответила девушка и кому-то, кто поздоровался с нею издалека, кивнула.

— Что заставило вас предупредить Глеба об опасности для его жены?