У всякой драмы свой финал

— Судьба жены меня беспокоит, — сказал он, — но твоя наводка, увы, несостоятельна. — Когда ты поймешь ее состоятельность, тогда, может быть, уже будет поздно! — Рисемский резко остановился и продолжил. — Видимо, зря я завел с тобой этот разговор. Я рассчитывал на твой ум, но, очевидно, зря рассчитывал! — круто развернулся и большими шагами пошел к своей машине.

Тротуар был нешироким. Олег двигался по нему, как ледокол. Раскалывал пешеходов на две половины, отметая к обочинам. Те, которые шли навстречу, шарахались в стороны сами, а тех, что шли с ним в одном направлении, он раздвигал своим корпусом. В спину ему неслись злые выкрики, но он не слушал их, а, может, и не слышал, погруженный в свои мысли, понося Корозова за недоверие.

Ему было жарко, рубашка на спине и под мышками взмокла. Это вызывало у него дискомфорт и еще больше злило его. Зачем затеял этот разговор, теперь уже сам не мог ответить себе. Что он дал ему? Ничего. А что дал Корозову? Похоже, тоже ничего. Сидел бы сейчас в машине с кондиционером. Сухой и свежий.

Не глядя, оттолкнул кого-то с дороги и почувствовал удар трости по плечу. Резко остановился, готовый вспылить, но взгляд наткнулся на седого старика с тростью в руке в костюме с множеством наградных планок на груди.

— Прости, дед! — черство буркнул. — Не заметил! — круто развернулся и шагнул к дороге.

— Не заметил он, — проворчал старик. — Не заметил. Смотри, тебя тоже перестанут замечать!

Глеб еще какое-то время стоял на месте. Разговор с Рисемским опять оборвался на повышенной ноте. Контакт между ними никак не получался. Мешали властные замашки того. Корозов не брал в толк, как получалось у Олега удачливо вести бизнес при таком неуживчивом и неуравновешенном характере.

Между тем, его упор на Нарлинскую занозой засел у Глеба в голове. Ничем не подкрепленный, походил на прошлое предупреждение самой Нарлинской. Если бы тогда он серьезнее отнесся к словам Евы, то, возможно, Ольга сейчас была бы рядом с ним. Посему слова Рисемского теперь о Нарлинской игнорировать не стоит. Научен уже. Глеб задумался.

Полагать, что Олег преследовал только собственные интересы, казалось нелепостью. Вряд ли в свете всех событий он пускался в авантюру. Конечно, прежде всего, он беспокоился о Романе! Но что он недоговаривал? Что? Что недоговорила Ева? Что? И вот эта недоговоренность с двух сторон сильно нервировала и напрягала Глеба.

Он посмотрел на охранника, топтавшегося поблизости, и шагнул к своему автомобилю. Сел в салон. Нашел по телефону Исая, сказал:

— Аккуратно возьми под наблюдение все передвижения и связи актрисы Нарлинской и Олега Рисемского, отца Романа.

Исай срочно подготовил две группы охранников.

Рисемский после переговоров с Корозовым связался со своими людьми, которые вели наблюдение за Нарлинской. Все последние дни с нее не спускали глаз.

Сейчас, разозленный разговором с Глебом, он решил заставить Еву признаться и поставить точки над «i».

Его наблюдатели сообщили, что Ева в этот момент выходила из подъезда.

Олег глянул на время. По ее обычному расписанию, она сейчас должна была ехать в театр. Он приказал вернуть ее домой.

Ева подходила к машине, когда сзади подбежали двое парней и взяли ее под локти. Взяли крепко, не вырвешься. Над ухом прозвучал голос не то, чтобы неприятный, но и приятным его назвать было нельзя, он тихо, но вежливо потребовал:

— Задержись, крошка, задержись! Вернись домой!

— Мне больно! Отпустите! — вскрикнула она испуганным голосом. — Зачем мне возвращаться? Мне надо в театр. Я актриса, я играю в спектакле! — Нарлинская, сжимая пальцами брелок от сигнализации, возмущенно всем телом задергалась в цепких руках парней, от которых несло то ли чесноком, то ли луком, то ли всем сразу.

— А мы играем на гармошке! — тот же голос с противными интонациями настойчиво прошуршал ей в самое ухо. — Вот и споешь под нашу гармошку или спляшешь.

Ева кинула взгляд в сторону этого голоса и пообещала:

— Если не отпустите, я закричу, позову на помощь! — однако пока говорила, глаза ее не смогли никого во дворе увидеть. Ей стало грустно. Кому кричать, кого звать? Если только кто-то в окно выглянет. Но что толку от этого?

— Не надо поднимать шума! — парень прижал ее плотнее к себе, голос стал угрожающим, а слова далеко не вежливыми. — А то сверну шею, коза драная! — он сильно сдавил пальцами ее локоть.

От резкой боли Ева вскрикнула. Без сомнения, теперь на руке останется синяк. Объясняй потом святой троице, откуда у тебя синяк. Ведь не поверят правде. Черт бы их побрал, этих идиотов, нажрались какой-то дряни, разит за километр! Откуда они взялись, что им надо? Вцепились, как клещи, дебилы, хамы! Она, мысленно обзывая их разными словами, которые только приходили в голову.

Ее приподняли, легко оторвали от земли, и понесли к подъезду. Сопротивляться в таком положении было не в силах, кричать не имело смысла. Она летела по воздуху, смотрела перед собой, спрашивая:

— Кто вас прислал? Что от меня нужно?