У всякой драмы свой финал

Но ответа не было. Парни пренебрежительно ухмылялись, и это приводило ее в уныние. Слуги всегда похожи на своих хозяев. Стало быть, от хозяина не стоило ждать вежливого отношения к себе.

Ответная гримаса неглижирования искривила ее лицо. Но что толку от ее гримасы сейчас? Кто на нее реагирует, кого она цепляет за живое? Этих двух идиотов, что ли? Нисколько. Им, похоже, глубоко наплевать, что выражает ее лицо, и еще больше наплевать, что это лицо популярной в городе театральной актрисы. Обращаются, как с половой тряпкой. Это окончательно выбило из колеи.

Больше всего убивало не то, что ее насильно тащили назад в квартиру, а то, что ее популярность сейчас оказалась всего лишь фиговым листочком, которым невозможно прикрыться. Хорошо еще, хоть в шею не толкают. А ведь такое хорошее настроение было с утра. И где оно теперь?

Ее занесли в подъезд, пронесли над ступенями лестничного марша к двери квартиры, поставили на ноги. Голос парня снова прошуршал возле уха:

— А теперь своими ножками, коза!

— Что все это значит? — снова спросила Нарлинская.

— Узнаешь в свое время! — ударило по перепонкам.

Она полезла в сумочку за ключами, посматривая на парней. Разговорчивый был с прищуром в глазах и раздвоенным подбородком. Второй, не проронивший за все время ни одного слова, был с тонкими губами и маленькими торчащими ушами.

Запустив пальцы в сумочку, лихорадочно хотела понять по их виду, какую линию поведения ей выбрать. Сделала на лице улыбку. Заглянула в их глаза.

— Ты чего? — не понял парень. — Давай быстрее шуруди в своем кошелке!

— Понравилось? — спросила она.

— Что понравилось?

— Нести меня на руках?

В подъезде было светло, на площадке ярко горела лампочка.

— Обычно, я сам на кобылках езжу, а не наоборот! — отозвался недовольно парень.

Она открыла дверь. Они вошли. Парни стали у дверей.

— Что дальше? — спросила.

— Ждем! — ответил парень.

Она, подумав, ступила в комнату, стала переодеваться. Не успела закончить, как дверь широко распахнулась, и на пороге возник Рисемский.

Нарлинскую передернуло. Могла бы догадаться, что именно его принесут черти. Надоел хуже пареной репы, опять завалит вопросами о Романе. Она раздраженно накинула на себя легкий короткий домашний халат, почти полностью открыв красивые ноги и едва прикрыв грудь. Нервно спросила:

— Ты не мог встретиться по-человечески? Обязательно надо было подослать своих хамов, чтобы втащили меня в квартиру? Видно, твое любимое занятие — пугать меня!

— Я тебя предупреждал, если мне придется вернуться к тебе, ты об этом пожалеешь! — бросил он агрессивно от порога.

Ева насторожилась. Не зная, как нейтрализовать Олега, чтобы погасить его агрессию, вся напряглась. Тот глянул на парней, распорядился:

— Идите! Больше не нужны! — вошел уверенной походкой, как полновластный хозяин, смотря на Еву, словно на приживалку.

Она собрала себя в комок, решая напасть первой, заранее отмести его вопросы, предполагая, что они будут о Романе:

— Я тебе прошлый раз говорила, что ничего не знаю! Ничего с тех пор не изменилось! Ничего! — вышла в прихожую, возмущенно уперлась пальцами ему в живот.

Он захлопнул дверь, отодвинул Нарлинскую от себя и шагнул мимо нее в комнату, чувствуя запах дорогих духов:

— Не ври! Изменилось многое, изменилось все!

Она обернулась к нему:

— Это пустые разговоры! Меня ждут в театре, у меня работа! К чему вся эта комедия? — наступала Ева.

Рисемский жестким тоном словно стеганул хлыстом вдоль спины:

— Это ты называешь работой? Кривляться со сцены, произносить чужие слова и мысли! Много ли ума для этого надо? — презрительно усмехнулся.

— Ты никогда не понимал искусства, ты дремучий человек! — возмутилась она. — Я всегда говорила, что тебе еще надо по деревьям лазить, как обезьяне! — поморщила лицо, и посмотрела на него, будто на животное в зоопарке, откинула волосы со лба.

— А ты, конечно, кладезь прекрасного! — со злым сарказмом сказал он. — Только мне хорошо известно, где заключено все твое прекрасное. Ты не артистка, ты — шлюха! — он негодовал, его лицо напугало Еву, хватко вцепился ей в плечо.

Преодолевая боль и страх, она выкрикнула:

— Шлюхе тоже не запрещается быть артисткой! Так в жизни устроено! Ты отстал от жизни, застрял где-то в прошлых веках! — Нарлинская резким движением высвободила плечо, отскочила, с раздражением подумав, что на плече останутся новые синяки.

Он шагнул за нею, занес руку для пощечины, но не ударил:

— Брысь! — прохрипел. — Не смей при мне поднимать голос! Его у тебя совсем нет! Я знаю, как ты промышляешь и вижу, что происходит вокруг тебя! — сказал с ненавистью.

— Много ты знаешь, как я смотрю, и много видишь, только все у тебя задом наперед получается! Ты пришел, чтобы сообщить мне, что следишь за мной? Подозреваешь только меня или всех подряд? Ты меня уже достал своими подозрениями! Что тебе еще надо? Что ты еще хочешь услышать от меня? — Ева смотрела вызывающе, ее всю трясло, сейчас она была совершенно не похожа на ту Нарлинскую, которую знали зрители и превозносили поклонники.