Убей-городок

Когда я вернулся, Котиков был на посту. Я попросил его поторчать здесь еще какое-то время, а сам отправился в ближайший барак, окнами смотревший на Римкину хибарку, устанавливать свидетелей и очевидцев. Ничего интересного первичные мои действия не принесли. «Мы ночью спим крепко, а днем дома не бываем, вот и ничего не видели, ничего не слышали». – «А когда вы ничего не видели и не слышали?» – «А никогда и ничего!» И по глазам их отчетливо читалось: не там, начальник, стукачков ищешь. Видно, что крепкая братия была заселена в свое время в этот барак.

Так бы мне и уйти несолоно хлебавши, если бы не один мальчишка лет семи.

– Дяденька легавый, а я слышал!

Что тут поделать, святая простота: что слышит, то и повторяет. Я не стал обижаться на «легавого».

Вот только мамка тут же принялась прятать за себя моего свидетеля:

– Гражданин начальник, не слушайте вы его, сопляка! Что он там слышать может?

И можно было догадаться, что одной рукой она ему уже и «воспитание» проводит. Пришлось заступиться. Я решительно вытащил пацана из-за спины матери, а заодно и его покрасневшее ухо освободил.

– Что ж вы так сразу – «гражданин начальник»? Опыт имеете? У хозяина бывали?

А сам подумал: что-то ты, участковый, плоховато этот барак изучил. Людей вот не знаешь. Женщина, впрочем, судимой не была, по крайней мере, со слов. Просто у них в бараке все так разговаривают.

– Вот и этот! – Она отвесила ощутимого леща своему отпрыску. – Вы уж простите его за «легавого»-то.

– Прощу, если все расскажет, что сказать хотел, – напустил я строгости.

А пацан, получив вынужденное материнское разрешение, затараторил:

– Я ночью писать захотел. Мамка говорит: ссы в ведро. А я большой уже, поэтому побежал в уборную, а она в нашем конце закрыта была, я побежал в дальнюю. А там стекла разбиты, и слышал, как тетка какая-то кричала. Что-то она смешное кричала… – Мальчишка затуманился, вспоминая, потом напыжился и выдал: – Слово такое смешное – шмати на.

Услыхав последнее, что сказал мальчишка, мамка его вмиг изменилась в лице и так дернула сына, что тот едва не улетел с ног.

– Все, гражданин начальник, или не знаю уж, товарищ, как вас там, хватит над ребенком издеваться. Мало ли что он тут вам наговорит? Он у меня еще и в школу не ходит! Тоже мне свидетель нашелся!

Все ясно. При надлежащем допросе с участием педагога и матери этот парнишка ничего подобного больше не скажет. А без посторонних глаз мать еще разок проведет с сыном «разъяснительную» работу, и тот на всю жизнь запомнит, о чем можно говорить, а о чем нет.

Но я узнал главное: в этом преступлении нынешней версии моей жизни тоже фигурирует Шматинин, мой поднадзорный, гроза и ужас всей округи. По реакции матери мальчишки было убедительно видно, что это действительно так.

Конечно, можно предположить, что кличка Шматинина была выкрикнута другой женщиной и при других обстоятельствах, но это ведь не мешает построить версию о том, что убийцей Коркиной является именно этот мой поднадзорный? Это ничуть не хуже, чем искать иголку в стоге сена, то есть другого подозреваемого в числе несметных Римкиных собутыльников и рыцарей непритязательной любви. Да и что там наводить тень на плетень, если я уже больше сорока лет знаю, кто убийца? Ведь это именно я помог ему уйти от ответственности. Невольно, разумеется, но что это меняет? Из-за Шматинина я сорок с лишним лет себя корил, хотя вроде бы пора это все и забыть. Но не получилось.

На месте происшествия шла рутинная работа. То есть совсем не шла. Сыщик Андрианов прибежал из отделения пешком, оценил обстановку и умчался выявлять свидетелей и совершать тайные оперские дела. Эксперт-криминалист Ванин тихонько покуривал в сторонке. Судебный медик Павлов пытался вытащить Ванина на разговор о рыбалке со спиннингом, подбрасывая Ванину разные анекдоты про рыбаков. Ванин не велся. Все ждали следователя прокуратуры – обычное дело. Еще шести часов нет, а он уже дома оказался, когда еще теперь привезут его. Однако никто не нервничал: труп не убежит, а преступник, наоборот, давно убежал, так что никакой спешки не требуется.

Наконец следователь прибыл, и работа закипела. Ну, не закипела, это я пошутил, она просто началась. Каждый занялся своим делом, а следователь, удобно устроившись на деревянном ящике около окна снаружи домика (все равно стекло из него изъял криминалист), принялся строчить в протокол то, что ему диктовал судмедэксперт изнутри. Мной никто не командовал, да я и сам знал чем заняться.

Когда все закончится, на моем попечении останется труп бывшей поднадзорной, и в этом деле мне помогать никто не станет. Так что надо поторапливаться. Сначала машина, лучше грузовая и бортовая, а не самосвал. Конечно, Римка мне претензий в плане комфорта высказывать не будет, но не на самосвале же ее в морг везти? Да и все-таки пусть она сто раз рецидивистка, но человек, теперь уже мертвый.

А потом у меня будет еще одно дело, которое обязательно надо сделать сегодня, причем до полуночи. Дело, о котором я никому рассказывать не буду. Потому что оно мое и только мое.