Убиение Андрея Киевского. Дело Бейлиса – "смотр сил"

Краеугольным камнем всего здания "научной Бейлисиады" стала вышедшая в 1933 г. в СССР книга А. Тагера [316], предисловие к которой написал сам Луначарский [масон, с 1929 г. председатель Ученого комитета при ЦИК СССР, в том же 1933 г. издал работу "Социалистический реализм", понятие которого применял не только к художественной, но и к научной литературе: писать не о том, что есть, а о том, что должно быть. – Ред

.]. В книге Тагера около 300 страниц, на которых нет буквально ни одной фразы, которая не дышала бы ветхозаветной злобой и животной ненавистью к царской России. Опровержение его вранья заняло бы не меньшее число страниц, да и вряд ли уже стоит это делать в данной книге. Воспроизведем лишь для сравнения со "Стенографическим отчетом" несколько абзацев из "Заключения" Тагера (с. 295):

«Со стороны фактической – изучение подлинных материалов приводит к безспорным выводам: убийство мальчика Андрея Ющинского, совершенное в Киеве шайкой уголовных преступников, выдано царским правительством... за ритуальное убийство"... Это было сделано правительством ... со специальными целями... борьбы с нарастающим революционным движением... чтобы обосновать правительственные гонения и погромы... Прокуратура фальсифицировала судебно-медицинскую экспертизу, департамент полиции с царского разрешения подкупил профессора-эксперта, а министерство юстиции распорядилось приглашением в качестве эксперта католического ксендза Пранайтиса... шантажиста, лжеца, невежду и растратчика... Все без исключения доказательства, выставленные в подтверждение обвинения Бейлиса и евреев вообще, были подложны. Ни одного не подложного доказательства... в подтверждение выдвинутого обвинения не было

...» [выделено Тагером. – И.Г.]

В виде показательного примера поздней "научной" еврейской литературы по делу Бейлиса достаточно привести книгу Мориса Самюэла "Кровавый навет" [317]

. Автор, видимо, решил, что "советологи", имевшие возможность сравнить написанное им со "Стенографическим отчетом", опровергать его не станут, а широкой публике делать это не придет в голову. Поэтому Самюэл решил выставить главного эксперта Пранайтиса полным невеждой. Делая вид, что цитирует из "Стенографического отчета", Самюэл приводит, например, такие слова об употреблении христианской крови:

«Мне известно, – продолжал Пранайтис, – что ладонь новорожденного еврейского младенца мажется кровью; когда он вырастет и разбойник нападет на него, ему достаточно показать свои ладони, чтобы разбойник убежал» (с. 212).

Цель "цитаты" ясна: выставить эксперта смешным в глазах современного читателя. Впрочем, будучи знакомыми с многочисленными еврейскими суевериями, мы бы не удивились, если бы Пранайтис действительно привел бы нечто подобное из Талмуда – сборища потрясающих суеверий и скабрезностей (например, о разрешении половых сношений с девочками, начиная с возраста «три года и один день» – трактаты "Нидда 47б и "Абода Зара" 17б). Но, разумеется, ничего подобного Пранайтис на процессе не говорил.

Наиболее впечатляющий "разгром гойского невежды" на киевском процессе Самюэл также подает в виде цитат из отчета. Якобы "самозванный эксперт" Пранайтис не знал еврейского языка и по плану, разработанному «еврейским ученым и писателем» Бен-Цион Кацем, «после нескольких невинных вопросов должна была последовать западня, в которую Пранайтис непременно должен был попасться. Его надо было спросить: А когда жила "Баба Батра" и в чем состояла ее деятельность?. "Баба Батра" (Нижние Ворота) – один из самых известных трактатов Талмуда – касается вопросов о собственности; даже полуграмотные евреи имеют о нем понятие… Пранайтис был потрясающий невежда, он должен был попасться на слове "Баба", столь близкому к русской деревенской "бабе"… На другой день в суде вся сцена была проведена без сучка и задоринки… Разговор [невинные вопросы] продолжался довольно долго, пока ловушка за Пранайтисом окончательно не захлопнулась: "Когда жила "Баба Батра" и в чем состояла ее деятельность?" – Ответ: "Я не знаю!". В публике, где присутствовало немало евреев, раздался взрыв смеха, сопровождавшийся счастливым возгласом, вырвавшимся из груди Каца; за это его сейчас же вывели из зала суда» (с. 212-214).

Этот "остроумный и впечатляющий разгром" страдает только одним "научным" недостатком: от первого до последнего слова он выдуман еврейским "исследователем" (в чем можно убедиться, обратившись к допросу Пранайтиса во 2 томе "Стенографического отчета" – Двадцать седьмой день). При этом безразлично, кому принадлежит пальма первенства в этом безподобном по наглости вранье: самому Самюэлу или Кацу, на которого он ссылается [318].