Убийства в монастыре, или Таинственные хроники

Он замолчала на мгновение. Ее последние слова, если подходить к ним со всей строгостью, были ошибкой, потому что упоминание о бурной жизни Софии вызывало, скорее, не ужас, а зависть.

— Последние пятнадцать лет своей жизни София провела в нашем монастыре, первые из них рядом с королевской вдовой Изамбур, которая жила как святая, — продолжала Роэзия. — Три года назад София бесследно исчезла, и сегодня мы должны не ужасаться тому, что она погибла и в каком месте найдено ее тело, а радоваться, что можем устроить достойное завершение ее долгой, богатой событиями жизни, то есть положить ее тело в гроб, торжественно попрощаться с ней, произнести молитвы и прочитать мессу.

Настоятельница продолжала стоять, собираясь продолжить свою речь. Поэтому все присутствующие соблюдали тишину.

Но вдруг в тишине раздался хриплый, недружелюбный голос:

— Зачем тратить впустую столько хороших слов о Софии? Совершенно неважно, почему она исчезла и как умерла. На самом деле, это никого не волнует, потому что в монастыре практически все ненавидели Софию. Я знаю, о чем говорю. Я всю жизнь боялась ее — и презирала.

Глава III

1192-1193

В Любеке был базарный день.

Торговцы выставляли на солнце, проглядывавшее сквозь облака, свой товар: тусклые глиняные кувшины, дубленую кожу, толстые сети для ловли рыбы и гладко отшлифованные деревянные тарелки, острые ножи и гребни для волос, украшенные цветными камнями. Поросята хрюкали как новорожденные дети, с треском лопались перезрелые овощи, а со стороны порта тянуло густым и плотным, как дым, соленым запахом рыбы и водорослей.

Но София ничего этого не замечала. Тетя Берта тащила ее по улицам, мимо каменного кафедрального собора, в который они по воскресеньям ходили на службу, мимо церкви святой Марии, где тетку несколько раз во время молитвы одолевал сон. Тогда она жаловалась — чаще всего равнодушной Софии — на ужасные времена, наставшие для нее после того, как ей пришлось взять опеку над племянницей.

И это вовсе не потому, что та была плохо воспитана, стремилась к наслаждениям или, идя по улицам, слишком часто заглядывалась на пьяных мужчин, играющих в кости, и на порочных женщин.

То, чем София так сильно усложняла жизнь своей тетки, было намного хуже, поскольку до той поры с этим никто не сталкивался. Страдающая страшной одышкой женщина вырастила семерых детей, ее тело стало широким, а дыхание шумным, но еще никто не вел себя с ней так, как София.

С самого начала от этой девчонки нельзя было ожидать ничего хорошего. Не только потому, что она пришла из монастыря, откуда ее прогнали по непонятной причине. Ее отцом был мужчина благородного происхождения, в свое время он вскружил голову ее сестре-простушке и вынудил на брак, который не был заключен по божественному закону.

Однако люди болтали, что этот брак был выгоден прежде всего женщине, потому что до этого она была обычной фроляйн Карлсзон, а после стала одной из фон Айстерсхайм.

Тетка Берта в первый же вечер заявила Софии: — Твой благородный отец был не кем иным, как обедневшим инвалидом, чьи мокнущие раны нужно было постоянно обрабатывать.

Свое скверное отношение к Бернхарду фон Айстерсхайму она перенесла на его дочь. И пусть она не кичится тем, что когда-то жила в монастыре, раз уж Всевышний определил для нее место, которое только и подходило такой мещанке: уважаемый, но нищий дом Карлсзонов. Его стены были не из камня, а из дерева, в нем вся семья — десять человек вместе с бабушкой, дедушкой и невестками — делила одну комнатку Здесь можно было слышать стоны совокупления, здесь утреннее солнце будило всех очень рано, потому что крыша была покрыта травой и камышом и в этом плетеном творении было много дыр. Когда шел дождь, капли попадали в дом, но это обстоятельство ничуть не беспокоило тетку Берту, потому что там, откуда она пришла, было еще хуже: там в доме жили свиньи и валялись прямо на кухонном полу.