– После того что я сделал сегодня вечером для двух этих молодых неблагодарных созданий, – с большим достоинством начал Стоун, глубоко вздохнув, – после того как меня продержали ровно полчаса в этой гостиной, я хочу сказать вот что. Я хочу сказать, что из всех грязных, мелких, низменных трюков, которые когда-либо со мной проделывали…
– Входите, мистер Стоун, – произнес Г. М., – ну же, входите. Знаете, я должен перед вами извиниться.
Я просто не мог поверить своим ушам. Г. М. говорил грубовато, но почти добродушно, и это был один из немногих случаев в моей жизни, когда я слышал, как он обращался к кому-либо «мистер». Взрыва не было. Бунта не было. Больше всего удивился сам Стоун, который стоял, переводя дыхание, в то время как его лицо слегка менялось в цвете. Затем его врожденное чувство прекрасного пришло ему на помощь. Он выпрямился. Прочистил горло. И направился к столу решительной походкой.
– Позвольте мне, сэр, – сказал он, – предложить вам сигару.
– Мм, – сказал Г. М., вдыхая аромат гаванского табака. – Хорошо. Садитесь сюда. А ты… – Г. М. бросил недобрый взгляд на Бауэрса. – Я как раз собирался послать за тобой. Ты сядешь вот здесь, передо мной. Я собираюсь задать тебе несколько вопросов; и если ты соврешь, я сверну тебе чертову шею. Понятно?
Бауэрс оценил его властный голос и слегка съежился. Он посмотрел на свою сигару с таким видом, словно раздумывал, как бы ему от нее избавиться. Потом его взгляд упал на меня. В этом взгляде, возможно, было осуждение, но только не удивление.
– Вы правы, сэр, – произнес Бауэрс и уставился на череп, который лежал на столе. – Начинайте.
Он робко сел и придал своему лицу выражение достоинства.
– За то время, что ты работал на Хогенауэра, он ежедневно читал газету?
– Газету? Да, сэр.
– Ага. Значит, читал ее каждый день, верно?
– Да. То есть обычно он читал газету за завтраком. Но иногда забывал, и тогда в течение пары дней они накапливались. Потом он относил их в кабинет и читал все вместе.
– А что происходило с газетами после того, как он заканчивал их читать?
– Происходило? Хм. Извините, сэр. Ну, я собирал их и относил в подсобку, вот и все.
– Вот как. А ты сам когда-нибудь читал газеты?
– Нет, начальник, я этого не делал.
– Ты этого не делал? Почему же?
– Потому что это слишком «заумно» для меня, – просто ответил Бауэрс. – Истинный крест, начальник, я говорю правду. Это была «Дейли телеграф», вот и все. А мне нравится что-нибудь попроще, с пикантными подробностями. Ну, про актрис и их романы, в таком роде. Понимаете, о чем я толкую? Знаете, я просматривал хозяйские газеты, но это не то же самое, что читать их, верно?
Судя по всему, его дерзкая способность изъясняться, как ни странно, произвела на Г. М. успокаивающее воздействие. И он снова погрузился в дремоту.
– Насчет Хогенауэра, сынок. Он ни в чем не нуждался, не так ли?
– Так, – согласился Бауэрс, доверительно понизив голос. – Не то чтобы он этим пренебрегал… Он никогда не предавался разгулу или чему-то в этом роде. Я часто думал про себя: «Господи, предположим, однажды вечером я приду домой и обнаружу, что старый шеф сидит за своим столом с бутылкой шипучки, а маленькая крошка у него на коленях!» – Бауэрс остановился, а затем добавил: – Но такого ни разу не случилось.
– Кстати, откуда ты знаешь, что он ни в чем не нуждался?
– Потому что я видел его банковскую книжку, – благодушно ответил тот. – И знаете, сэр, нет необходимости читать мне нотации!
Г. М., опустив уголки рта, вытащил из кармана банкноту в сто фунтов стерлингов, расправил ее и поднял вверх.
– Я не собирался читать тебе нотации, сынок. Я собирался спросить: ты когда-нибудь видел это раньше?
Бауэрс присвистнул.
– Нет, сэр. Нет. Иначе я бы запомнил.
– Странно. Знаешь, ее выбросили, – заметил Г. М., подозрительно глядя на него. – А тебе известно, где она была найдена, мой мальчик? Ее засунули в одну из тех старых газет, которые лежали в подсобке.
– Продолжайте! – сказал Бауэрс, скептически сощурившись.
– Да, именно так. Хогенауэр, должно быть, положил ее туда. Но это не самое интересное, мой мальчик. Эта банкнота может кого угодно ввести в заблуждение. Это подделка.
Некоторое время Бауэрс молчал, а потом с нарастающей громкостью начал сыпать проклятиями. Это продолжалось в течение двух или трех секунд, прежде чем я подошел к нему и хорошенько его встряхнул, что мгновенно привело его в чувство.
– Вы… – сказал он Г. М. из-за моего плеча. – Какое право вы имеете так поступать с парнем, когда… И ты, – он повернул ко мне хитрое и озлобленное лицо, – разгуливаешь как полицейский, пугаешь людей маньяками…
– Что-нибудь не так? – спросил Г. М. невозмутимым тоном. – Ты, кажется, немного расстроен. В чем дело, наглая твоя рожа?
Бауэрс взял себя в руки.
– Потому что меня надули, вот почему, – сказал он негромко. – Потому что меня надули, и кто-нибудь заплатит, это надо вычесть из его завещания… Я работал на него как раб, зарабатывал свое жалованье и думал, что у меня есть кругленькая сумма, а теперь оказывается, что мне заплатили деньгами, которые не стоят…