Убийственное совершенство

Все электронное оборудование было выключено. Все разговоры запрещены. Последние три мили, остававшиеся до берега, они прошли в полном молчании.

В половине второго ночи Хэралд Гэтвард опустился на колени рядом со своей кроватью. Закрыв лицо руками, он начал молиться. Страстно и горячо, как не молился уже давно.

Ему казалось, что он уперся в непробиваемую стену. Так марафонцев после первых нескольких миль накрывает волна боли и отчаяния, которую нужно преодолеть во что бы то ни стало, потому что, если напрячься и собрать все силы, открывается второе дыхание. И тогда становится гораздо легче. Нужно просто пройти через это.

Сатана возвел стену, и Господь поможет обойти ее, найти выход.

Вчера вечером в келью заходил настоятель, отец Янни, и они немного побеседовали. Отец Янни сказал, что он и другие монахи заметили, что в последнее время Хэралд стал молиться как будто бы с меньшим рвением. Особенно последние пару дней. В чем дело? Уж не заболел ли он? Или, может быть, его охватили сомнения?

— Сомневающийся, если ест, осуждается, потому что не по вере; а все, что не по вере, грех,[6]

— ответил Хэралд.

Отец Янни сказал, что братья будут молиться за него, потом сам прочел короткую молитву и ушел.

Гэтвард открыл глаза и уставился в темноту. Скоро начнется заутреня, и тогда монахи увидят его встревоженное лицо. Наверное, сегодня лучше будет остаться в келье. Наедине с собой он обдумает проблемы, с которыми не может — не смеет — поделиться ни с настоятелем, ни с кем-либо из братьев.

Таймон Корт.

Лара Герарди.

Как все запуталось.

Успел ли Таймон Корт что-нибудь рассказать перед смертью? А Лара Герарди? Нашли ли при них что-нибудь, что может привести врага сюда?

Он совершил ошибку, послав на дело Лару. Теперь он горько сожалел об этом. Лара была хорошей девушкой, но он запаниковал, не обдумал все как следует и не дал ей времени, чтобы составить план. Лара любила Таймона и могла наделать глупостей. Нужно было поручить это кому-нибудь другому.

За все пять лет, благодаря тщательно продуманным планам, строгой дисциплине и неукоснительному следованию указаниям Господа, никто из Апостолов не совершил ни единого промаха. За последние сорок восемь часов погибли двое.

Хэралд снова закрыл лицо руками и прочитал стих из семьдесят второго псалма.

— Когда кипело сердце мое, и терзалась внутренность моя, тогда я был невежда и не разумел; как скот был я пред Тобою.

Снаружи послышались удары деревянного молота. Сначала негромкие и размеренные, затем темп, как обычно, стал нарастать. Гулкие звуки отражались от каменных плит двора и монастырских стен.

Стук становился все громче.

Казалось, удары раздаются прямо у него в голове.

Хорошо, хорошо. Я иду. Я приду к заутрене.

Еще громче.

Дверь кельи распахнулась. Хэралд поднял голову, пораженный бесцеремонностью, и прямо в глаза ему ударил ослепительный белый свет. В ту же секунду он услышал странное шипение, почувствовал резкий неприятный запах — как будто испорченные духи — и его окутало вонючее едкое облако.

В глаза словно плеснули кислотой. Он закричал от боли и прижал руки к лицу. Горло и легкие горели, как будто он вдыхал не воздух, а огонь.

Хэралд попытался призвать на помощь свою армейскую подготовку. Сохранять спокойствие. Не поддаваться панике. Обдумать ситуацию, потом действовать. Но он задыхался. Его глотка, ноздри, легкие были охвачены пламенем. Глаза невыносимо жгло, он ничего не видел, только этот нестерпимый свет. Что это? Что происходит?

Он споткнулся, упал, перевернул стол. Что-то грохнуло рядом, должно быть ноутбук. Инстинктивно он откатился в сторону, защищая голову руками. Меняй положение. Будь движущейся целью. Ударился обо что-то твердое — ножка кровати. Потом наткнулся на стену. Скорчился от боли, закашлялся, отчаянно пытаясь сделать хоть глоток воздуха.

Какие-то голоса снаружи. Незнакомые голоса. Торопливые шаги. Вообще целое море непривычных звуков. Стук прекратился. Послышался чей-то сердитый крик — кажется, отец Янни.

Он кое-как сел и попытался открыть распухшие, слезящиеся глаза. Зрение все еще отказывалось служить ему, он разглядел лишь смутные очертания человеческой фигуры.

Кашель стал легче; едкий запах понемногу рассеялся. Он втянул в себя воздух, но снова задохнулся.

— Кто… кто вы? — просипел он. Горло раздирала боль.

— Где дети, ублюдок? — спросил слегка приглушенный мужской голос с американским акцентом.

Гэтвард хотел ответить, но задохнулся от нового приступа кашля. В глаза по-прежнему бил яркий свет, и боль была невероятной. Он попытался прикрыть их рукой.

— РУКИ НА ГОЛОВУ, СУКИН СЫН! ОДНУ ПОВЕРХ ДРУГОЙ!

Он повиновался. Кто этот человек? Что ему надо? Но горло, глаза, легкие болели так мучительно, что ему было почти все равно. Лишь бы все это прекратилось. В эту минуту он был готов даже умереть.

— ГДЕ ДЕТИ, я спрашиваю!

— Какие дети? — прохрипел Гэтвард.