Убийственные именины

— Думаете, я насмешек да шепотков за спиной не слышу? И клички эти мерзотные, которыми меня все подряд награждали, я наперечет знаю! Зинаида говорила на похоронах, что Варвара всех использовала. А меня использовала не только она, другие тоже: Лариска, Зинка, Максимыч, заказчики…

"Да кому ты сдался со своими буратинами!" — усмехнулся про себя Данила, — "Используют лучших, или хотя бы пригодных к использованию. А ведь ты, Алешенька, зуб на Изотовых давно имеешь! Однако… Может, ты действительно убийца, а не просто трепло с комплексами?"

Лицо Дани, несмотря на активную работу мысли, оставалось холодно-непроницаемым. Куда-то исчезли жалость, которую Данила еще недавно чувствовал к опутанному Варвариной любовью, словно паутиной, бесталанному дурню, и злость на труса, готового убить мать двоих детей ради своих шкурных интересов, возникшая сегодня поутру. Оставался только чистый интерес любителя кроссвордов — впишется-не впишется. Даня смотрел на Алексиса с безразличным видом, будто учитель биологии — на препарированную аскариду, и лишь слегка кивал, когда слышал что-то особенно гадкое. Ося воспринимал происходящее куда живее: морщил нос, хмурился, дергал щекой и брезгливо ежился в течение всего Алексисова рассказа. Папе Карло уже было все равно: вначале он уныло бубнил себе под нос, перечисляя нанесенные обиды. Потом, перейдя к отмщению за непонимание и унижение, Алексис разошелся и почти орал, а его физиономия светилась радостью. Чувствовалось, что он гордится собственным демонизмом, и созданный в его воображении холодный злодей вытесняет реально существующего пьяненького альфонса, до смерти напуганного совершенным преступлением.

— И я, я должен был терпеть, — надрывался уязвленный краснодеревщик, бия себя в грудь и почти рыдая от жалости к своей горемычной судьбе, — Ради раскрутки, ради искусства, ради куска хлеба! Вы знаете, каких денег сегодня стоит творить? А какое лобби в выставочных залах? Мне постоянно нужны были заказы. Варя мне помогала. Ну, и конечно же, вертела мной, как хотела. Принуждала этого Максимыча паскудного, индюка безмозглого, слушать. "У него та-акие свя-ази!", — передразнил он Варварины интонации, — Варька вообще распоряжалась мной, как мальчишкой. Когда я ей объяснял, что так нельзя, она меня даже всерьез не воспринимала, только улыбалась, как гиена сытая. А на именинах… кой черт меня туда понес! — взвыл он, прижав бутылку ко лбу, как будто это был пузырь со льдом, — Решил же не ездить! Но тут один тип позвонил… очередной плебей размордевший, скотина тупая — Варька присоветовала. Нахамил мне. А я больше не мог! Решил поехать, высказать Варваре, что ее козлы мне уже вот где! — Алексис рубанул себя по горлу, — Приехал, а там уже все святое семейство в сборе. Варюха во главе стола, по правую руку этот дятел, весь в "Максимах", а у обоих такой вид, точно я без штанов в их изысканное общество ворвался!

— Ты поосторожней о Максимыче! — злорадно встрял Иосиф, — Как говорится, о мертвых или хорошо, или ничего!

— Чего? — Алексис с трудом вышел из состояния ража.

Данила шикнул на своего бестолкового приятеля, но было поздно, Ося уже объяснял:

— Ни-че-го! Умер он сегодня ночью, дятел в "Максимах"! Не ты его часом, замочил?

"Интересная мысль!" — отметил про себя Даня, — "Максим, конечно, сам сверзился, папой Карло тут и не пахло, но мысль интересная. Хорошее основание для шантажа. Теперь он нам от страха все расскажет, как миленький".

Действительно, краткое изложение последних событий — опуская некоторые подробности про вполне естественную смерть бедолаги Максимыча — привело Алексиса в такое состояние, что Гершанок был вынужден сам взять бутылку и влить из нее в раззявленную пасть допрашиваемого немалую порцию. Тут чувствительный дровосек перехватил его руку, придержал ее, отхлебнул еще и смачно занюхал водку рукавом. "У Павлуши, небось, выучился!" — пронеслось в мозгу у Иосифа. После "терапии" изрядно посоловевший папа Карло перешел к самым существенным моментам повествования:

— На именинах я с Варькой поговорить хотел, отношения выяснить, только мне мешали. Все точно сговорились на Варе виснуть. А когда она в комнату пошла, муженек ее следом увязался. Я ждал-ждал в коридоре, а тут Петрович выбегает, будто ошпаренный. Я удивился, зашел, смотрю, Варвара на полу валяется и охает. Передрались, как коты! — и Алексис весело оглядел свою "аудиторию", словно это была его собственная остроумная задумка: довести Варвару с мужем до драки, — В общем, стал я ее успокаивать, а та орет: ты меня не любишь, а я для тебя то, я для тебя се! И хамит хуже своих дружков типа Максимыча… ой! — он охнул, меленько, по-старушечьи перекрестился и продолжил, — Выходит, я у нее на шее всю дорогу медалью висел, и только ножками болтал. Я ей, спонсорше, кое-что напомнил, так она еще пуще разбушевалась.

Оскорбление, видимо, еще саднило в душе Алексиса, он даже побледнел. Почти испуская ноздрями дым, непонятый творец кривобоких табуретов продолжил: