Убийственные именины

Все началось с того, что большинство гостей собралось на веранде, и Лидия Евсеевна вспомнила какой-то уникальный способ посола огурчиков, которым якобы владела покойная Вавочка. Вера Константиновна истово ее поддержала, а присутствовавшие здесь же мужчины, которым довелось узнать вкус огуречной амброзии, звучно сглотнули. Потом полились дифирамбы. Зоя припомнила, что где-то в подполе оставалось несколько банок вышеуказанного деликатеса и собралась было за ними слазить. Но тут Лариса, поглядев на сомлевшего от воспоминаний супруга, решительно поднялась с кресла и заявила, что досконально знает местонахождение сокровища. Дабы не пускать никого в святая святых — кладовую с припасами — она сама отправилась доставать заветную баночку с тайной полочки. Минут десять все мирно беседовали о разных там опятах-маслятах по-монастырски, после чего ожидание сменилось опасением: а не умнет ли обжора Лариска добрую половину банки во тьме подвала, так, что остальным и на один зуб не достанется? И в этот напряженный момент (о боже, опять!) раздался визг, переходящий в ультразвук: "Ма-а-а-а-а-моч-ка-а-а-а-а-а!!!"

Словно стадо вспугнутых бизонов, неслись обитатели и гости "фазенды" в кухню. Там, до пояса высунувшись из люка, словно кариатида, торчала Фрекен Бок, сипя и размахивая руками. Ее выволокли наружу и принялись успокаивать. Руслан, обалдев от ужаса, пытался влить жене в глотку первый подвернувшийся напиток — как позже выяснилось, это была чистая, без примеси тоника, водка. Лариса, беззвучно матерясь и отплевываясь, только тыкала пальцем в черный зев люка. Туда заглядывали, но ничего кроме ступенек и грязноватого пола видно не было. Не антисанитария же, в конце концов, вызвала такую реакцию у чистюли Ларки? Единственным объяснением ее ненормального поведения, пришедшим в голову всем сразу, был внезапный приступ боязни темноты, вызванный последствиями вчерашнего отравления. Наконец, Лариса все-таки приняла изрядную дозу спиртного, которым ее по-прежнему упорно отпаивал Руслан, передернула плечами, дохнула перегаром и гаркнула:

— Идиоты! Там Максим! Мертвый!

— Т-твою м-ма-ать!!! — пронесся по дому и затихшему саду хоровой вопль.

Глава 9. "Ты шутил со мною, милый, ты со мной лукавил"

Максимыч, как ни странно, оказался еще жив. Его осторожно вынесли наружу по другой лестнице — той самой, у подножия которой он и лежал, скрючившись и неестественно вывернув шею — уже не человек, а просто полумертвое тело. Входом из сада почти не пользовались, потому что подгнившие ступеньки могли в любой момент подломиться, да так, видимо, и сделали под тяжестью боссовой туши. Верхняя ступень была сломана, порожек в ослизлой плесени — понятно, каким образом бедолага Максим загремел вниз. Какого черта Варвариному начальнику понадобилось в подвале, выяснить не удалось. Но последствия были налицо: весь в пыли, синяках и ссадинах, с разбитым лицом и сломанной шеей, Максимыч был увезен на скорой и через несколько часов скончался в больнице, не приходя в сознание. Всю ночь семья Изотовых просидела в больнице, в грязном и душном приемном покое, где, казалось, болью и ужасом были пропитаны даже стены. После скорбного известия молча вернулись домой и разошлись по комнатам — отсыпаться.

На следующий день Данила с Иосифом отправились в Москву: обсуждать за завтраком гибель незадачливого "друга дома", встречать его родных, которым Гоша, как самый мужественный из присутствующих, по телефону сообщил о несчастье, утешать рыдающих родственников — казалось нестерпимым. Даже друг с другом они не смогли об этом разговаривать. Встали пораньше, стоя у кухонной плиты выпили крепчайшего кофе, сели в машину и уехали. Большую часть пути провели в молчании. У Дани постепенно сузились глаза, превратившись в две щелки, горящие недобрым светом, кулаки капканами сжали руль, выпятился подбородок, на щеках заиграли желваки. Ося почти со страхом наблюдал за другом, потом решился заговорить:

— Слушай, а ты его не угробишь?

— Кого? — поинтересовался Данила таким голосом, что сразу становилось ясно: вопрос задан неискренне.

— Ты прекрасно понял, о ком я говорю, — голосом, твердым и холодным, как финский нож, отчеканил Иосиф, — Нечего ваньку валять! Я спрашиваю: ты уверен, что не покалечишь Алексиса в ходе мирной беседы? Неохота слать ободряющие письма другу в Магадан.

— НЕТ!!! — гаркнул Данила во всю мощь своих легких так, что заботливый приятель подпрыгнул на сиденье, — Хватит меня спрашивать об одном и том же! Не собираюсь я Алексиса жизни лишать! И прекрати себя накручивать! Я просто хочу этого братца-кролика в непроходящем сексуальном угаре приструнить, чтобы он не смел крутиться возле Ларки, и не появлялся бы больше ни в ее жизни, ни в нашем доме вообще!