Убийство деда Мороза

Подземный ход оказался довольно широким, но необычайно низким. Маркизу пришлось идти согнувшись в три погибели. Он освещал себе путь электрическим фонариком. Ход сперва шел слегка под уклон, потом начал подниматься. Во многих местах земля проседала; маркиз то и дело спотыкался. Он считал шаги, стараясь идти равномерной поступью, чтобы все время представлять себе пройденное расстояние. На душе у него было тревожно. Нельзя сказать, что он боялся. Не испытывал он и ничего подобного тому глухому беспокойству, что овладело им в замке барона де Ла Файля. Просто нервы у него были напряжены: его смущала мысль, что он рискует заблудиться. Он уже воображал, как с трудом глотает разреженный воздух. На самом деле здесь было свежо. Вдруг дорога разветвилась. Перед ним были три узких коридора, расходившихся лучами. Какой выбрать? У маркиза появилось искушение повернуть обратно, но он удержался. На всякий случай он оставил на земле носовой платок, который должен был послужить ему опознавательным знаком, и наудачу углубился в правый коридор.

Спустя десять минут осторожного продвижения вперед ему пришлось остановиться. Ход был завален. Путешественник повернулся и бегом бросился назад. Все же ему удалось взять себя в руки. «Ну-ну, маркиз! Больше выдержки!» Он заставил себя неторопливо вернуться к перекрестку, но, к своему удивлению, не нашел платка на месте. Предположив, что ошибся, он неосторожно углубился во вторую галерею, затем в третью. Платок исчез бесследно! Эта пропажа встревожила португальца. Неужели кто-то шел за ним следом?

В результате таких беспорядочных вторжений то в один коридор, то в другой он совершенно перестал ориентироваться и внезапно понял, что не в силах определить, по какой из четырех одинаковых галерей он сюда добрался и какая из них завалена. Он долго колебался и наконец выбрал наугад один из путей. Вскоре ему почудилось, что становится прохладнее. «Наверное, я выбрал нужную дорогу, — сказал он себе. — Судя по всему, Везуз недалеко. Может быть, я даже сию минуту нахожусь под самой рекой».

Тут он резко остановился и выключил фонарик. Он услышал шарканье подошв. Метрах в пятнадцати от него галерея делала поворот. В полной темноте маркиз стал ждать.

Мрак постепенно редел, потом его озарил слабый свет. Появился человек с фонарем в руке. Другой рукой он шарил в пустоте.

Чем ближе подходил неизвестный, тем неуверенней чувствовал себя маркиз. В свете фонаря было видно, что взгляд у человека рассеянный, незрячий.

К неподвижному взгляду добавлялось отчаянное выражение лица; вместе с вытянутой в пустоте рукой все это сообщало его облику нечто пугающее. Маркиз сунул руку в карман. Холодок браунинга придал ему храбрости. Он оторвался от стены, в которую вжался всем телом.

Человек заметил его и поспешил в его сторону. Маркиз остановился в нерешительности.

— Простите, сударь, — произнес незнакомец, — вы, случайно, не подобрали здесь мои очки?

Человек в балахоне

Близилось Рождество. В воздухе уже тянуло морозом. Чтобы масло не застыло, его приходилось постоянно держать у плиты. Дети таскали в ведрах воду и заливали отменные катки; то и дело кто-нибудь падал, и бедняге приходилось возвращаться домой в продранных на коленях штанах. Яростный северный ветер долгими ночами терзал флюгера. Никто не охотился, но из леса доносились глухие звуки, похожие на стрельбу: это сосны трещали от мороза.

С того дня как маркиз де Санта Клаус встретил в подземном ходе Блеза Каппеля, который спустился туда вскоре после него, намереваясь поискать Золотую Руку, но нашел только носовой платок маркиза, а потом еще и потерял очки, — с того дня двое мужчин встречались несколько раз. Ковчег короля Рене не сходил у них с языка. Маркиз показал ризничему свой детектор — прибор, напоминавший компас, но тот признался, что больше доверяет своей ореховой палочке.

Кроме того, маркиз де Санта Клаус вновь повидался с бароном и с учителем. Он нанес визит мэру Нуаргутту, землевладельцу и добрейшему человеку, к сожалению несколько испорченному собственным богатством, и доктору Рикоме, низенькому плешивому толстяку, мечтавшему о кабинете врача-специалиста в Нанси. В ресторане «У святого Николая-батюшки», где папаша Копф по-прежнему потчевал его прекрасными кушаньями, он свел мало-помалу знакомство с Хагеном, Корнюссом, Тюрнером, полевым сторожем Виркуром. И однажды познакомился с Золушкой. Девушка произвела на него сильное впечатление.

Аббат Фукс загодя уединился с трудами Бурдалу, Боссюэ и других великих мастеров церковного красноречия и двадцать первого декабря, в четвертое воскресенье поста, произнес во время службы вдохновенную проповедь.

После мессы он повстречал учителя. Может быть, дело было в том, что близилось Рождество и священника точила мысль об опасности, которая грозит во время праздника бриллиантам, украшающим раку? Как бы то ни было, аббат Фукс был не в духе.

— Ну, господин Вилар, — язвительно обратился он к учителю, — вы, как всегда, побалуете нас к Рождеству кошачьим концертом в республиканском вкусе?