В 1990-е годы мир словно забыл об Афганистане. На страну, еще недавно являвшуюся одним из эпицентров холодной войны, вокруг которой шли громкие дипломатические баталии и тихие, но от того еще более кровавые войны разведок, словно накинули плотный чадыр верблюжьей шерсти, и ее словно не стало.
Война правительства и возникшего словно ниоткуда «Талибана» в 1992–1996 годах по своим разрушительным последствиям для страны и количеству жертв мало в чем уступала недавно закончившейся войне «движения моджахедов» против режима Апрельской революции и советской 40-й армии. Разница заключалась лишь в том, что теперь некому было восстанавливать разрушенное, никто не давал денег на «мирное строительство». А потому охватившая Афганистан война всех против всех погружала страну в средневековье, где побеждал наиболее жестокий, фанатично верующий, последовательно идущий по пути кодекса «Пуштунвали», который из свода правил поведения стал превращаться в средство выживания в бесконечной войне.
Афганские 1990-е годы еще раз подтвердили, что мировые СМИ — лишь инструмент, действующий в условиях жестких ограничений, которые устанавливают мировые политические элиты. На преднамеренные преступления, политические ошибки Запада, факты обмана общественного мнения накидывается плащ молчания, чтобы мир быстрее забыл то, о чем на каждом углу твердили медиа еще вчера. Западная пропаганда убеждала мир, что 3 млн афганских беженцев вернутся в Афганистан сразу после ухода советских войск, что советская оккупация — основная причина всех бед: как только она закончится, на афганскую землю придут мир и невиданное изобилие.
Все оказалось совсем не так. Новые сотни тысяч афганцев, спасаясь от смерти и голода, уходили в Иран и Пакистан. Огромный арсенал оружия — и оставленный советскими войсками, и прибывший из США, Китая, Саудовской Аравии, Египта, Турции — питал эскалацию междоусобных конфликтов. Производство и транзит наркотиков стали единственным источником финансирования всех враждующих группировок, потому как экономика Афганистана как явление попросту перестала существовать. Но было нечто, заставившее Запад вновь обратить внимание на Кабул, Герат и Кандагар, извлечь карты Афганистана и прилегающих к нему территорий из архивов.
Этим «нечто» оказалось открытие огромных залежей нефти и газа в Каспийском море. До 1991 года на геополитической карте оно представляло собой лишь советско-иранское озеро. Распад СССР привел к появлению вокруг Каспия гордых молодых независимых республик, которые основу своего процветания видели в продаже его природных ресурсов. Разумеется, все крупные нефтяные компании мира устремились туда, где запахло головокружительными прибылями. Первой удалось закрепиться на месте компании «Шеврон», которая «оседлала» огромное Тенгизское нефтяное месторождение. Но вскоре всем вожделевшим сверхдоходов стало ясно, что основная проблема каспийских нефти и газа заключается не в том, как их добывать и как получать от правительств молодых постсоветских республик сверхвыгодные концессии, а в решении вопроса о способе доставки каспийских энергоносителей на мировые рынки.
Идея использовать для транзита афганское направление принадлежала аргентинцу итальянского происхождения Карлосу Булгерони (Carlos Bulgheroni), президенту аргентинской же нефтяной компании «Бридас». По его мнению, ключом к каспийскому крану и проблеме транспортировки нефти в Персидский залив являлись Афганистан и Туркменистан. Естественно, что с Ашхабадом было проще всего. Сначала Карлос Булгерони получил от Сапармурата Ниязова право распоряжаться 50 % добычи нефти и газа на месторождении Яшлар, расположенном вблизи от афганской границы. Еще более выгодную концессию он получил на нефтегазовом месторождении Кеймир, в котором, согласно договору с С. Ниязовым, имел право на 75 % будущих прибылей.
Между 1991 и 1994 годами специалисты «Бридаса» разрабатывали проект нефте- и газопровода через территорию Афганистана. Из Яшлара нефть и газ предполагалось транспортировать до Белуджистана, где находится перерабатывающий центр. Прибыль обещала быть сказочной, но требовались дополнительные капиталы. «Бридас» предложила войти в долю и получить доступ к будущему нефтепроводу другим нефтяным компаниям, среди которых самый большой интерес к проекту проявил «Юнокал».