– Арина Юрьевна, дорогая, прошу прощения, но… – Коломойский бросил выразительный взгляд на часы, – я не могу сейчас говорить. Давайте выйдем вместе, провожу вас до машины. Честное слово, зря вы вообще об этом думаете. Если бы у меня были малейшие сомнения, я бы их без внимания не оставил. Но сами посудите, – мужчина галантно придержал передо мной дверь, – на одной чаше весов переписка Лобанова и садовника, из которой явственно следует их сговор. Там детально описан весь план преступления. За исключением убийства Краснопольского, но это и понятно, – Максим Сергеевич закрыл дверь и опустил ключ в карман. – С другой, – он увлек меня по коридору, – какой-то говяжий гуляш. Ну, вот вы как себе это представляете? Если я подобное включу в дело, меня же коллеги на смех поднимут. Не говоря уже о судье. Тот вообще распнет.
– Да бог с ним, с судьей, – я резко остановилась и даже топнула ногой. – Мне самой разобраться хочется, можете вы это понять?!
– Могу, конечно. Но по-прежнему считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Представьте, если я приду к вам и стану учить кашу варить. Или там, не знаю, канкейки выпекать.
– Капкейки, – машинально поправила я.
– Вот видите, – Коломойский торжествовал. – Арина Юрьевна, милая… Езжайте вы себе спокойно домой и занимайтесь этими самыми капкейками, а Лобанова мы непременно поймаем. Это я вам лично обещаю! Честное слово! Вы где машину припарковали? – Коломойский щелкнул брелоком, и видавший виды «Ниссан» весело подмигнул фарами и коротко пикнул, словно старый пес, радостно приветствующий вернувшегося с работы хозяина. – Простите, честное слово – совсем нет времени. Так где вы припарковались? За воротами? А охрана где? В смысле отпустили? Зря вы так, оно, конечно, в полиции вам вряд ли что-то угрожает, но кто их, этих маньяков, разберет. Семенов! – Коломойский окликнул курящего на крыльце мужчину. – Проводи гражданку до машины. И смотри у меня. Головой за нее отвечаешь. Вот, Арина Юрьевна, – следователь указал на лениво спускающегося с крыльца парня. – Это Паша Семенов. Лучший опер в отделе. Он, кстати, тоже на обыске в квартире Лобанова присутствовал. Разрешаю его расспросить про гуляш.
– Про гуляш? Какой гуляш? – Полное лицо Семенова налилось кровью.
– А тот, который ты у Лобанова съел, – признавайся, вкусный был?
И, хотя даже я различила в тоне Коломойского игривые нотки, Семенов, знавший его куда лучше, шутку не распознал, подтвердив известную поговорку про вора, на котором шапка горит.
– Ну, Максим Сергеевич, – чего вы начинаете? Мы там пять часов пробыли. С голоду чуть не подохли. Подумаешь, гуляш. Не такая и великая плата за наш труд.
– Тебе, Семенов, зарплату бюджет платит. Тоже мне герой «Зеленого фургона», берущий плату самогоном и салом. Позор!
Надо сказать, отповедь у Коломойского вышла так себе. Ее формальный характер был очевиден всем присутствующим. Уверена, Семенов не впервые совершал подобное «правонарушение», и думаю, не только он. Хотя представить Коломойского, роняющего бутербродные крошки на еще не остывший труп, у меня не получилось. Впрочем, сейчас гастрономические предпочтения сыскарей и их поведение во время выполнения следственных действий волновали меня чрезвычайно мало. Более того, стоило немалого труда не расцеловать Семенова в его пухлые щеки. И только природная скромность, а точнее, приобретенная социофобия не позволила это сделать. Вместо этого я протянула вновь обретенному знакомому руку:
– Арина.
– Павел. Можно просто Паша.
– Очень приятно, Паша, а не поделитесь ли вы, Павел, своими отзывами о съеденном блюде? – Я взяла парня под руку и направилась прочь с огороженного каменным забором полицейского участка, провожаемая тревожным (или это мое воображение) взглядом Коломойского.
Глава двенадцатая
Покой мне только снился