Убийство на Аппиевой дороге

— Может, да; а может, и нет. Давай подумаем: если Клодий действительно собирается устроить засаду на Милона, как будет утверждать сам Милон, он, конечно же, оставляет жену дома. Но тут возникает одно странное обстоятельство: Клодий берёт с собой сына. Мальчику восемь лет. Получается, что предположение, будто Клодий оставил Фульвию дома, дабы не подвергать её опасности, отпадает. Рисковать сыном он тоже не стал бы.

— А Фульвия что говорит?

— Что Клодий собирался представить сына местным лидерам. Собственно, это совершенно нормально для римского политического деятеля — начать выводить сына на публику никогда не рано. К тому же, привести с собой маленького сына — лучший способ показать себя примерным семьянином. Его враги…

— Цицерон и Милон, ты хочешь сказать.

— Изображают его в своих речах похотливым, развратным, растленным типом, который в юности отдавался за деньги, а теперь состоит в кровосмесительной связи с родной сестрой да ещё соблазняет чужих жён и сыновей — что, возможно, соответствует действительности, а возможно, и нет. Всё это не навредит репутации политика в нашем утончённом, пресытившемся Риме; но глубинка — дело другое. Там свято чтут патриархальные добродетели. Поэтому Клодий хочет предстать перед гражданами Ариции образцовым мужем и отцом. И что же может быть вернее, чем обращаясь к ним с речью, держать руку на плече восьмилетнего сына?

— Погоди. — Эко нахмурился. — Но ведь во время стычки сына с ним не было?

— Ты прав, не было; но до стычки мы ещё дойдём. А пока мы говорим об обстоятельствах отъезда Клодия из Рима, упомянем ещё одно: в то утро на Форуме состоялось контио. Созвали его сторонники Клодия — те самые трибуны, что теперь, после его смерти, не перестают мутить толпу. По идее, Клодий должен был присутствовать — тем более что народу собралось очень много. Вместо этого он отбывает в Арицию.

— Человек не может находиться в двух местах одновременно, — пожал плечами Эко.

— Что верно, то верно. Потому Клодию пришлось выбирать. И многие сказали бы, что трудно представить себе Клодия, пренебрегающего возможностью лишний раз воодушевить своих сторонников в Риме ради того, чтобы ублажить заправил в каком-то захолустном городишке. Разве что у него была какая-то тайная причина уехать из города именно в тот день.

— Например, подстеречь на дороге своего заклятого врага?

— Его враги сказали бы именно так. Для нас же это ещё одно странное обстоятельство, которое следует учесть.

— А кто с ним был?

— Трое друзей и довольно большая свита рабов — то ли человек двадцать пять, то ли все тридцать; Фульвия не помнит точно. Большинство пешие, все вооружены.

— Зачем так много?

— Ну, это-то вполне объяснимо. В наши дни такой человек, как Клодий, просто не может выехать за город без надёжной охраны. И в конце концов, телохранителей оказалось даже слишком мало, чтобы спасти его. Но опять же, кое-кто скажет, что раз Клодий отправился в дорогу с таким большим отрядом вооружённых рабов — значит, он замышлял нападение. Это тоже надо учесть.

— Но Клодий наконец-то выбрался из Рима.

— Да. Все дела дома доделаны, Клодий целует на прощание жену, навещает своего умирающего архитектора — и вот он и его свита покидают город через Капенские ворота. Возможно, при этом ему тоже падает за шиворот холодая капля, и он тоже вздрагивает от неожиданности. Четвёртый час дня, и торговля на рыбном рынке в самом разгаре. Рабы и беднота узнают своего лидера и восторженно приветствуют. Недоброжелатели помалкивают — сказать слово против Клодия в такой толпе равносильно самоубийству. Клодий и его друзья берут у кого-то лошадей — наверняка Помпей не единственный, у кого конюшня близ Капенских ворот — и вот они едут по Аппиевой дороге, а за ними следуют вооружённые рабы. Вероятно, по пути Клодий останавливается, чтобы почтить могилы своих прославленных предков — ведь с ним его сын; а какой же нобиль упустит возможность лишний раз подчеркнуть перед сыном величие их рода?

— Гробницу Базилиуса они проезжают без всякой опаски — белым днём да ещё с такой охраной бояться там нечего. Дорога достаточно широка, так что всадники свободно едут в ряд. Держась по правую руку от отца, восьмилетний Публий-младший внимает разговорам взрослых. Отца мальчуган наверняка боготворит: ведь у того есть целый отряд, повинующийся малейшему его приказанию; и такой огромный дом; и огромные толпы народа восторженно приветствуют его и слушают его речи. Подумать только, что завтра всему этому настанет конец!