Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть

Отлично провел время на яхте юного Карфакса. Мне показалось – хотя шквал был недостаточно силен, чтобы судить наверняка, – что яхта склонна уваливаться под ветер, и управлять ею в непогоду опасно. Хочу поучить Фила ходить под парусами. Мальчишка загорелся, а я все не решаюсь. Сейчас я учил бы Марти, если бы… Тем более хватит откладывать, сколько можно жить прошлым.

Сегодня вечером размышлял, как мне удается день за днем выносить присутствие Джорджа, презирая его всеми фибрами души. Порой, ловя в зеркале отражение, я удивляюсь безмятежному выражению собственного лица. Ненавидеть душой и телом, и легко скрывать истинные чувства, и даже оттягивать осуществление своего замысла!.. Я не страшусь последствий, не отчаялся найти способ убийства – просто растягиваю удовольствие.

Как влюбленный медлит порой не из робости, а чтобы продлить предвкушение близости, так и заклятый враг холит и лелеет ненависть, оттягивая миг расплаты. Натянутое сравнение, не спорю, и я решусь поделиться им только с моим призрачным исповедником, с моим дневником. И все же это правда. Можете называть меня спятившим невротиком и одержимым садистом, но таковы мои чувства по отношению к Джорджу.

Не потому ли Гамлет так нерешителен? Интересно, кто-нибудь из исследователей додумался объяснить его медлительность предвкушением мести, желанием насладиться каждой каплей сладостного нектара, имя которому ненависть? Едва ли. Пожалуй, когда я разделаюсь с Джорджем, мне стоит написать на эту тему эссе. Лучше меня никто не напишет. Знайте, что Гамлет не робкий невротик, как принято думать, он – гений ненависти, вознесший ее до вершин искусства! Мы полагаем, что принц медлит, а он по капле высасывает из тела врага жизнь, а когда король умирает, лишь отбрасывает пустую скорлупу.

14 августа

Ирония судьбы! Вчера за ужином состоялся престранный разговор. Не помню, кто его начал, но закончили мы обсуждением эвтаназии. Должны ли врачи во что бы то ни стало сохранять жизнь пациенту, если болезнь неизлечима?

– Ох уж эти врачи! – хрипло пробасила старая миссис Рэттери. – Грабители с большой дороги, шарлатаны! Я не доверяю им ни капли. Вспомните того индийца… как там его… который зарезал жену, а расчлененное тело спрятал под мостом?

– Вы о Баке Ракстоне? – спросил Джордж. – Необычный случай.

Миссис Рэттери хмыкнула. Я заметил понимающий взгляд, которым обменялись мать с сыном. Вайолетт покраснела.

– По-моему, – робко промолвила она, – неизлечимо больной имеет право просить доктора избавить его от страданий. Не правда ли, мистер Лейн? Мы же усыпляем животных.

– Да кому нужны ваши врачи? – продолжала гнуть свое миссис Рэттери. – Я в жизни не болела ни единого дня! Некоторые просто выдумывают себе болезни… – тут ее сын позволил себе хохотнуть, – и ты, Джордж, прекрасно обошелся бы без микстур. Это возмутительно, когда такой здоровяк платит доктору за бутылку подкрашенной воды, чтобы закапывать ее в нос! Куда катится ваше поколение? Сплошные ипохондрики!

– А кто такие ипохондрики? – спросил Фил, о котором все успели забыть. Ему недавно разрешили ужинать со взрослыми. Я видел, что Джордж готов сурово отчитать сына, поэтому быстро ответил:

– Ипохондрик – это человек, который считает себя больным, когда на самом деле здоров.

Фил очень удивился. Мальчишке трудно понять, как может нравиться, если болит живот. Некоторое время разговор блуждал вокруг темы мнимых больных. Ни Джордж, ни его мать не слушали собеседников, упрямо твердя свое. Мне так надоела их бесцеремонность, что из чувства противоречия я заметил с нарочитой небрежностью, обращаясь сразу ко всем:

– Однако если оставить в стороне неизлечимые телесные и душевные хвори, то как быть с теми, кто представляет угрозу обществу? Как поступать с теми, кто делает жизнь окружающих невыносимой? Не кажется ли вам, что убийство такого человека можно оправдать?

За столом повисло молчание. Затем раздалось сразу несколько голосов.

– Полагаю, это слишком. – (Вайолетт, тихим, но твердым тоном хозяйки дома, впрочем, близким к истерике.)

– Но подумайте, сколько их… я хочу сказать, с кого начинать? – (Лина, смотревшая на меня так, словно видит впервые в жизни.)

– Что за вредная идея! – (Старая миссис Рэттери, единственная за столом, кто не побоялся прямо ответить на вопрос.)

Джордж и ухом не повел.

– Какой кровожадный твой Феликс, а, Лина? – хмыкнул он.

Узнаю старину Джорджа. Он никогда не осмелился бы пошутить так со мною наедине, и даже в компании, метя в меня, обращается к Лине.

Лина не ответила. Прикусив губу, она не сводила с меня задумчивого взгляда.

– Неужели вы на такое способны, Феликс? – наконец спросила она очень серьезно.

– Я?

– Вы убьете такого злодея?

– Как это по-женски! – снова встрял Джордж. – Непременно перевести разговор на личности!

– Да, убью. Такие люди не имеют права жить. Конечно, – добавил я небрежно, – если устрою все так, чтобы уберечь голову от петли.

Тут не выдержала миссис Рэттери:

– А вы, как я погляжу, вольнодумец, мистер Лейн. Полагаю, еще и атеист в придачу?