Убийство РАН

–  У нас проблемы с развитием экономики. Как известно, всегда на острие, точнее – впереди, шли ученые и специалисты с дипломом МГУ. Мы вспоминаем о них, когда речь заходит об Атомном проекте, о космосе, о вычислительной технике, об авиации, то есть обо всех крупных проектах ХХ века. Сейчас есть нечто подобное?

– Соглашусь, что в то время были заказы от государства и проекты возглавляли крупные ученые, иначе их просто невозможно было осуществить. В трудные годы, когда мы «нырнули», появилась даже какая-то растерянность, мол, ничего России не нужно. Началась «утечка мозгов» – это была своеобразная реакция на положение в стране. Но нам в МГУ удалось сохранить научные школы. И я хочу привести пару примеров, которые свидетельствуют о том, что мы способны решать очень крупные проекты. Группа, которую я возглавляю, выиграла так называемый «280-й грант». Крупная промышленная корпорация и университет создали аппарат, который позволяет хирургу «ощупывать» внутренние органы, те, куда рука хирурга проникнуть не может. Должно быть и на экране все видно, и на пальцы передаются импульсы. С помощью специальных устройств хирург не только видит тот орган, где требуется его вмешательство, но и чувствует его. Операция – это простой прокол, через который вводятся хирургические инструменты. Такой прибор мы создали вместе с заводом «Сплав» в Туле. Грант мощный – это 300 миллионов. Завод построен, и он приступил к выпуску аппаратов. Надеюсь, скоро они появятся в клиниках.

–  Почему вы, математики, повернулись к медицине? Гурий Иванович Марчук, который недавно ушел из жизни, этим занимался. Да и в Новосибирске, на Урале особое внимание уделяется этим проблемам?

– Такой прибор, как наш, нельзя создать без математики. Группа – двести человек. Это электроника, технологии, химия и так далее, но главное – обработка изображения. Щуп имеет на конце «умную» микросхему, и она дает определенные сигналы. Их надо обработать и получить изображение органа, его контуры, его плотность. Это чистая математика! Причем нам удалось использовать те ее разделы, которые не были разработаны. Мы придумывали разные преобразования, то есть вели чистые математические исследования… Кстати, второй такой же грант выиграл профессор химического факультета профессор Авдеев. Это использование углеродных материалов, композитов, для тормозных колодок самолетов. Завод построен под Москвой. Таким образом, в результате совместных усилий ученых МГУ и промышленности построены два завода. Так что потихоньку возрождается то, что было у нас раньше.

–  Когда я упомянул о медицине и биологии, то я имел в виду не только конкретные разработки, но и тенденцию развития науки в целом. И пример тому: создание в МГУ медицинского центра. Хотите конкурировать с Академией медицинских наук?

– Медицина по природе – университетская наука. Медицина – это химия, биология, физика, физиология, математика, психология. И все эти направления в науке есть только в университете, нигде больше! Поэтому правильное устройство медицины – это, конечно же, университетские клиники. Во всем мире так и есть. У нас так получилось, что в 30-е годы прошлого столетия медфак МГУ был выделен. Сейчас это прекрасный университет имени Сеченова. Но все-таки это специализированное высшее учебное заведение. А потому как только я стал ректором в 1990 году, мой первый приказ был о создании факультета фундаментальной медицины. Он был создан, но был очень большим. Да, он рос, мужал и стал самым популярным факультетом. Однако базы не было. И только сейчас удалось ввести в строй медицинский центр. Уникальнейший центр! Там 12 операционных, стационар, поликлиника, гостиница, аналитический центр, учебный корпус. И теперь уже МГУ стал полноправным игроком на поле настоящей фундаментальной медицины. Уверен, МГУ внесет свой полноценный вклад в развитие медицины в России и мире. С этим согласны все. Мы – не конкуренты, а соратники с другими вузами, и многие выдающиеся специалисты с нами сотрудничают.

–  Считаю, что вы в определенной степени выступили спасителями нашей медицины. Как известно, один из бывших министров здравоохранения сделал все возможное, чтобы прикрыть Академию медицинских наук, некоторых академиков он даже попытался уволить с работы. Было такое! И вы публично заявили, что примете их к себе с удовольствием… Такой поступок, как мне кажется, в наше время свидетельствует о многом…

– Было такое. Медики считают, что мне удалось совершить революцию в их области. Слышать это, поверьте, приятно.

–  В истории нашей науки бывало, когда физики спасали генетику, защищали кибернетику, а вы в лихие 90-е – медицину. Такое не забывается!

– Спасибо.

–  Мы вместе были на юбилее Бориса Евгеньевича Патона. Вы произнесли прекрасную речь в честь его и науки на Украине. Это ведь не парадное выступление по случаю? Кстати, насколько мне известно, у вас украинских орденов больше, чем российских. Почему?

– Для меня Борис Евгеньевич идеал человека и ученого. У нас «импульсные» взаимные отношения. Мы как родные. Когда встречаемся, то нам других не надо, потому что у нас есть всегда что сказать друг другу. Борис Евгеньевич – это выдающийся человек, это явление в истории, которое неповторимо. Слава богу, что в Украине – так теперь говорят – есть такой ученый, такой президент Академии. Он во многом спас науку в Украине…

–  Не «во многом», а просто спас!

– Да, спас, более того, удержал ее на высоком уровне. Я жду встречи с ним всегда, кстати, на Общем собрании РАН мы сидим в президиуме рядом.

–  Почему среди ученых, интеллигентных, да и вообще разумных людей, в отличие от политиков, нет никаких противоречий между Россией и Украиной?

– Мне больно наблюдать за происходящим. Не так надо строить отношения, как они складываются сегодня. Не хочу критиковать никакое руководство, но «если бы директором был я», как иногда пишут в газетах, то я поступал бы по-другому. Мне больно, потому что для меня это не безразлично, так как там покоятся все мои близкие… Талантливая земля, талантливые люди. Они ведь «наши», потому что нет в России и в Украине семьи, которая не была бы в родственных отношениях. Это касается и Белоруссии.

–  Вы же объединяете все три республики?!

– Мама у меня русская, из Тамбовской области, крестьянка. Отец записан как украинец, а один исследователь из Одессы по фамилии Садовничий считает, что корни у нас белорусские. Вот и разберись во всем этом! Ясно, что все славяне. Так что, скорее всего у меня и белорусская, и украинская, и русская кровь.