Убийство Роджера Экройда

– Не беспокойтесь, Паркер все сделает… Прошу вас, Паркер, принесите саквояж доктора.

– Сию минуту, сэр.

Дворецкий покинул комнату, и я уже хотел было заговорить, но Экройд жестом остановил меня.

– Подождите минутку. Разве вы не видите, что я настолько взвинчен, что с трудом сдерживаюсь?

Это было видно невооруженным глазом, и я тоже стал нервничать. Меня одолевали дурные предчувствия.

Почти сразу же Экройд вновь заговорил.

– Прошу вас, проверьте, закрыто ли окно, – попросил он меня.

Удивленный, я встал и подошел к окну. Оно было не французским, а обыкновенной фрамугой, задернутой тяжелыми синими вельветовыми шторами; ее верхняя часть была открыта.

Я все еще стоял у окна, когда вернулся Паркер с моим саквояжем.

– Спасибо, – сказал я, отходя внутрь комнаты.

– Вы заперли окно на щеколду?

– Да, да. Что с вами происходит, Экройд?

Дверь за Паркером только что закрылась, иначе бы я не посмел задать такой вопрос.

Экройд помолчал минуту, прежде чем ответить.

– Я чувствую себя так, будто я в аду, – медленно произнес он. – Нет, нет, мне не нужны ваши дурацкие таблетки. Я заговорил о них только из-за Паркера. Слуги так любопытны… Подойдите и сядьте. Дверь тоже закрыта, правда?

– Да. Не волнуйтесь, нас никто не сможет подслушать.

– Шеппард, никто не знает, что мне пришлось пережить за последние двадцать четыре часа. Если когда-нибудь дом человека рушился прямо над его головой – так это обо мне. То, что произошло с Ральфом, – это последняя капля. Но мы сейчас не будем об этом. Я о другом… о другом! Я не знаю, что мне с этим делать, а решение надо принять безотлагательно.

– А в чем дело?

Экройд молчал несколько минут. Казалось, что он никак не может решиться начать. Когда же Роджер начал, то вопрос, который он мне задал, застал меня врасплох. Такое я ожидал услышать в самую последнюю очередь.

– Шеппард, ведь это вы лечили Эшли Феррарса перед его смертью?

– Совершенно верно.

Следующий вопрос дался ему с еще большим трудом.

– А вы никогда не подозревали… то есть вам никогда не приходило в голову, что его отравили?

На несколько минут я потерял дар речи. Потом все же решился – Роджер Экройд не был моей сестрой.

– Скажу вам всю правду, – ответил я. – В тот момент у меня не возникло никаких подозрений, но потом… Пустая болтовня моей сестрицы заставила меня об этом задуматься. И с тех пор я не перестаю об этом думать. Но, хочу заметить, никаких фактов подозревать отравление у меня нет.

– Так вот, он был отравлен, – сказал Экройд.

У него был тяжелый и бесцветный голос.

– И кем же? – резко спросил я.

– Своей женой.

– Откуда вы это знаете?

– Она сама мне об этом сказала.

– Когда?

– Вчера… Боже мой, вчера! А кажется, что прошло уже лет десять!

Я ничего не сказал, и он продолжил:

– Вы понимаете, Шеппард, что все это должно остаться между нами, не должно выйти за стены моего кабинета. Мне нужен ваш совет – я не могу один тащить все это на себе. Как уже сказал, я не представляю, что делать.

– А вы можете рассказать мне всю историю? – попросил я. – Пока я мало что понимаю. Как миссис Феррарс вам в этом призналась?

– Вот как все произошло. Три месяца назад я сделал миссис Феррарс предложение. Она мне отказала. Я предложил во второй раз, и она согласилась – правда, запретила мне объявлять о помолвке, пока не закончится год ее траура. Вчера я нанес ей визит и сообщил, что со времени смерти ее мужа прошел уже год без трех недель и что не имеет смысла скрывать далее нашу помолвку. Я уже несколько дней видел, что она довольно странно себя ведет. И вот вчера, совершенно неожиданно, без всякой на то причины, она полностью раскололась. И… и все мне рассказала. О своей ненависти к этому животному – своему мужу, о своей растущей любви ко мне и том, какие жуткие шаги она предприняла. Яд! Бог мой! Это было абсолютно хладнокровное убийство.

На лице Экройда я видел ужас и отвращение. Наверное, миссис Феррарс тоже их увидела. Экройд не относится к типу тех мужчин, которые из-за любви готовы простить все, что угодно. В основе его характера лежит гражданская добропорядочность. Все, что в нем было законопослушного и надежного, должно быть, восстало против этой женщины в момент ее откровений.

– Да, – продолжил он негромким, монотонным голосом, – она призналась во всем. У меня создалось впечатление, что об этом знал еще один человек, который стал ее шантажировать, требуя громадные деньги. Вот это и сводило ее с ума.

– И кто же это был?

Перед глазами у меня вдруг появилась картинка Ральфа Пейтона и миссис Феррарс, идущих совсем рядом. Их головы тесно сдвинуты. На мгновение я почувствовал тревогу. Если только представить себе… нет, это совершенно невозможно. Я вспомнил, с какой открытостью говорил со мной Ральф. Полный абсурд!

– Она не назвала его имени, – медленно произнес Экройд. – Более того, даже не сказала, что это был мужчина. Но, конечно…

– Конечно, – согласился я, – это должен быть мужчина. Вы кого-нибудь подозреваете?

Вместо ответа Экройд застонал и обхватил голову руками.