Убийство в теологическом колледже

Утро было уже в самом разгаре, когда ее разыскал Роббинс и попросил подойти в комнату для бесед. Там оказался Дэлглиш, слева от него сидела инспектор Мискин. Они коротко пробежались по событиям предыдущей ночи. Эмма объяснила, что ее разбудил ветер и она ясно услышала звук колокола. Она не смогла объяснить, почему надела халат и пошла вниз на разведку. Сейчас такое поведение казалось опрометчивым и глупым. Она решила, что, должно быть, еще не до конца проснулась. А может, услышанный сквозь вой ветра одинокий удар всколыхнул полубессознательное воспоминание о том, как в ее детстве и отрочестве настойчиво звонил колокол, призывая повиноваться, а не задавать вопросы.

Она окончательно проснулась, когда распахнула дверь в церковь и увидела между колоннами ярко освещенную картину «Страшный суд» и две фигуры: одна лежала ничком, а другая рухнула на нее словно в горе или отчаянии. Дэлглиш попросил описать все в деталях. Зачем это ему? – мелькнула у Эммы мысль. Он же там был. Он не выказал ни сострадания, ни огорчения по поводу того, что ей пришлось пережить, но, с другой стороны, не она понесла утрату. Он четко и ясно формулировал вопросы. Но не затем, подумала Эмма, чтобы облегчить ей жизнь. Если он что-то захотел бы узнать, то спросил бы, не обращая внимания на ее душевные муки.

Когда сержант Роббинс проводил ее в комнату для бесед и коммандер Дэлглиш, встав со стула, пригласил сесть, она сказала себе: «Сейчас передо мной не автор, который написал “Повод для ответа и другие стихи”, сейчас передо мной полицейский». В такой ситуации они никогда не смогли бы стать союзниками. Дело касалось людей, которых она любила и хотела защитить, а он служил лишь истине. И в конце концов всплыл вопрос, которого она боялась.

– Когда вы подошли, отец Мартин что-нибудь сказал?

– Да, кое-что, – ответила она после небольшой заминки.

– Что именно, доктор Лавенхэм?

Эмма молчала. Она бы не стала лгать, но даже воспоминания о тех словах сейчас казались предательством.

Молчание затянулось, и Дэлглиш сказал:

– Доктор Лавенхэм, вы видели тело. Вы видели, что сделали с архидьяконом, высоким и сильным мужчиной. Отцу Мартину уже почти восемьдесят, он сильно ослаб. Орудовать медным подсвечником, если докажут, что он – орудие убийства, дело непростое. Для этого нужна сила. Вы действительно верите, что отец Мартин смог бы это сделать?

– Конечно, нет! – горячо выкрикнула она. – Он не способен на жестокость. Отец Мартин – добрый, любящий, хороший, самый лучший из всех, кого я знаю. Мне бы такое и в голову не пришло. Никому бы не пришло.

– Тогда почему вы думаете, что такое пришло бы в голову мне? – тихо спросил коммандер.

Он снова повторил свой вопрос. Эмма посмотрела ему в глаза.

– Он сказал: «О боже, что мы наделали, что мы наделали?»

– А как вы считаете – у вас было время над этим поразмыслить, – что он имел в виду?

Она размышляла над этими словами. Такое не забывается. Она не сможет забыть ничего, что видела на месте преступления. Девушка продолжала смотреть следователю в лицо.

– Мне кажется, он имел в виду, что архидьякон был бы еще жив, если бы не приехал в Святой Ансельм. Возможно, Крэмптона не убили бы, если бы убийца не знал, как сильно его здесь не любят. Эта неприязнь могла поспособствовать его смерти. И с колледжа нельзя полностью снять вину.

– Да, – уже мягче сказал Дэлглиш, – именно так отец Мартин и объяснил свои слова.

Эмма бросила взгляд на часы. Двадцать минут двенадцатого. Понимая, что поработать уже не получится, она поднялась наверх. Комнаты располагались в торце, и поэтому в спальне было два окна, одно из которых выходило на южную стену церкви. Перед тем как пойти спать, девушка задернула шторы и изо всех сил попыталась выкинуть из головы незапертую дверь. Она сомкнула веки, но перед ней тут же возникли образы смерти, пульсирующие словно кровь на сетчатке глаза; в воображении реальность становилась еще ужаснее. Она снова увидела тягучую лужу разлившейся крови, но теперь в ней лежали разлетевшиеся мозги архидьякона, похожие на серые рвотные массы. Абсурдные образы проклятых, образы скалящихся бесов дергались, совершая непристойные телодвижения. Когда она открыла глаза в надежде отогнать от себя этот кошмар, ее уже подстерегала темнота спальни. Даже воздух пах смертью.

Эмма выбралась из постели и, отперев окно, выходящее на заросшую кустарником пустошь, открыла его настежь. Порыв свежего воздуха принес облегчение, и она всмотрелась в бескрайнюю тишину и вышитое звездами небо.