Убийство в теологическом колледже

Вспышки сильнейшей раздражительности, крики, оскорбления, все то, что, по мнению священника, происходило только в его присутствии и было направлено на него, распространилось на весь приход. Лечиться она отказывалась, мотивируя это тем, что болен он сам. Зато пить начала постоянно и помногу.

На пятом году брака как-то днем он отлучился навестить больного прихожанина. Незадолго до этого Барбара прилегла, жалуясь на усталость, и он решил перед уходом проверить, как она. Открыв дверь, священник подумал, что она мирно спит, и вышел, не желая ее тревожить. А вернувшись вечером, обнаружил, что жена мертва – приняла слишком большую дозу аспирина. Расследование официально признало самоубийство. А он винил себя в том, что женился на слишком молодой женщине, которая не годилась на роль жены приходского священника.

Свое счастье он нашел во втором, более подходящем браке, но никогда не переставал оплакивать первую супругу.

Так он мысленно излагал свою историю, возвращаясь к ней все реже и реже. Через полтора года он снова женился. Понятно, что приходские сваты не могли обойти стороной холостого священника, особенно столь трагически овдовевшего. И Крэмптону показалось, что вторую жену ему выбрали, а он лишь охотно с этим согласился.

Сегодня у него было дело – дело, которое он предвкушал, хотя и убеждал себя, что движим лишь чувством долга. Он хотел заставить отца Себастьяна Морелла согласиться, что Святой Ансельм нужно закрыть, и найти любые доказательства, которые могли бы приблизить неизбежное. Он говорил себе и сам в это верил, что колледж дорого обходится в содержании, слишком изолирован, обучает только двадцать тщательно отобранных студентов, чрезмерно привилегирован и элитарен. Все это шло вразрез с англиканством. Он признал – мысленно порадовавшись своей честности, – что неприязнь к самому учреждению простиралась и на его главу. И с какой стати этого человека следует называть главой? Неприязнь к Мореллу носила весьма личный характер и выходила далеко за рамки любых противоречий в церковной традиции или теологии. Отчасти, понимал Крэмптон, это была классовая ненависть.

Архидьякон считал, что сам пробил себе путь к ординации и повышению. Хотя на самом деле сражаться почти и не понадобилось. В университете его путь был устлан далеко не скупыми грантами, да и мать всегда баловала единственного ребенка. Но Морелл был сыном и внуком епископов, а какой-то его дальний предок, живший в восемнадцатом веке, – одним из великих кардиналов-епископов. Во дворцах Мореллы всегда чувствовали себя как дома, и архидьякон знал, что его противник пустит в ход все семейные связи и все личное влияние, чтобы добраться до нужных людей в правительстве, в университетах и в церкви, но не уступит ни пяди земли в битве за сохранение своей вотчины.

А еще его супруга, страхолюдина с лошадиным лицом, один бог знает, зачем он на ней женился. Во время первого визита архидьякона, задолго до того, как его назначили попечителем, леди Вероника присутствовала в колледже и за ужином села слева от него. Не самое лучшее решение для них обоих. Понятно, сейчас она уже мертва. По крайней мере он будет избавлен от ее неприятного, отвратительного голоса, окрашенного тем тембром, что свойствен представителям высшего общества и отточен столетиями их высокомерия и бесчувственности. Да что она или ее муж вообще знали о бедности и унизительных лишениях? Разве им приходилось жить в неблагополучном районе, сталкиваться с жестокостью и тяжелыми проблемами пришедшего в запустение прихода? Морелл никогда не служил приходским священником, если не считать двух лет, которые он провел в фешенебельном провинциальном городке. Почему человек с такими умственными способностями и с таким именем довольствовался должностью директора в крохотном отдаленном колледже – вообще оставалось для архидьякона загадкой. И, как он подозревал, не только для него.