Убийство в теологическом колледже

У входа в колледж архидьякон отскоблил несколько листиков, прилипших к подошвам и носкам черных туфель, и через раздевалку вышел в коридор. Несмотря на бушующий ветер, в доме оказалось удивительно тихо. Крэмптону стало интересно, где задержались четверо священников – в церкви или в ризнице. Скорее всего, собрались вместе и возмущаются его проповедью. А студенты, предположил он, уже разошлись по своим комнатам. В тихой и слегка напряженной атмо-сфере было что-то необычное, почти зловещее.

Еще не пробило половину одиннадцатого. Сна не было, но о прогулке не могло быть и речи: выбраться наружу в такую темень при сильном ветре казалось нереально и даже опасно. Священник знал, что после повечерия в Святом Ансельме принято хранить молчание, и, хотя ему не очень нравилась подобная традиция, он намеревался ее соблюсти.

Он знал, что в гостиной студентов есть телевизор, но субботние передачи не отличались высоким качеством, и ему очень не хотелось нарушать тишину. Но там можно было найти какую-нибудь книгу, и к тому же он был не против посмотреть поздние новости по Ай-ти-ви.

Когда он отворил дверь, то увидел, что в комнате кто-то есть. Моложавый мужчина, которого ему за обедом представили как Клива Стэннарда, смотрел какой-то фильм. Он развернулся и, казалось, был возмущен столь нежданным вторжением. Архидьякон несколько секунд помедлил, потом пожелал спокойной ночи, направился к двери, ведущей в подвал, и стал пробиваться через двор к «Августину».

В десять сорок Крэмптон, уже в пижаме и домашнем халате, собирался лечь спать. Он прочитал главу из Евангелия от Марка и помолился, как обычно, но сегодня вечером и то и другое было всего лишь стандартным ритуалом, проявлением традиционного благочестия. Слова Священного Писания он знал наизусть и бесшумно проговаривал их, как будто неторопливость и тщательное внимание к каждому из них могли обнажить скрытый до этого смысл.

Сняв халат, он удостоверился, что окно плотно закрыто и выдержит натиск сильного ветра, и забрался в кровать. Память лучше обуздывать действием. Но теперь, неподвижно лежа на аккуратно постеленном белье, прислушиваясь к завыванию ветра, он понимал, что сон так легко не придет. Его слишком взбудоражил этот насыщенный и богатый на неприятные события день. Наверное, стоило бы побороться с ветром и все-таки пойти прогуляться. Воспоминание о собственной проповеди отозвалось скорее удовлетворением, чем сожалением. Он тщательно готовился и произнес ее спокойно, но уверенно, с чувством. Все это требовалось сказать, и он сказал, а если проповедь еще больше настроила против него Себастьяна Морелла, если душевные страдания и неприязнь переросли во вражду, ну что ж, ничего нельзя поделать. По его мнению, он не стремился ссориться. Наоборот, предпочитал быть в хороших отношениях с теми, кого уважал.

Честолюбивый Крэмптон знал, что митру епископа не надеть, если враждовать с авторитетными членами церкви, даже если сейчас они не столь могущественны, как раньше. Да и отец Себастьян уже не имел такого влияния, как ему казалось. Архидьякон был уверен, что в этой битве сражается на стороне победителя. Но существовала еще война за принципы, которую придется развязать, если церковь Англии хочет выжить в новом тысячелетии. Хотя в этой войне борьба за закрытие колледжа Святого Ансельма станет лишь схваткой второстепенного значения, именно эта победа доставит ему настоящее удовольствие.

Тогда отчего он так расстраивался из-за Святого Ансельма? Почему чувствовал, что именно здесь, на этом открытом всем ветрам, заброшенном побережье, духовная жизнь расцветает во всей красе? Почему казалось, что над ним и над всем его прошлым ведется судебное разбирательство? Ведь не то чтобы этот колледж мог похвастаться долгой историей духовного подвига. Безусловно, церковь была средневековой – кто-то даже слышал в этом безмолвии отзвуки григорианских напевов, хотя сам архидьякон относился к такой идее скептически. Он рассматривал церковь с функциональной точки зрения: это здание, в котором поклоняются, а не место поклонения. Колледж Святого Ансельма – всего-навсего детище викторианской старой девы, у которой было слишком много денег, слишком мало здравого смысла и наблюдалась тяга к стихарям с белыми кружевами, биреттам и холостым священникам. Вполне возможно, что женщина была не совсем в своем уме. Неужели ее пагубное влияние должно сказываться на организации работы колледжа в двадцать первом веке? Просто смешно.

Он энергично пошевелил ногами в попытке ослабить стягивающую простыню. Внезапно у священника возникло желание оказаться рядом с Мюриел, развернуться к ее флегматичному, расслабленному телу и на время забыться в объятиях жены, занимаясь сексом. Но стоило ему даже в мыслях дотронуться до нее, и между ними, как часто случалось и на брачном ложе, встало воспоминание о другом теле. Он вспомнил изящные, как у ребенка, руки, острую грудь, исследующий его тело приоткрытый рот: «Тебе нравится? А так? А вот так?»