Убийство в Вене

И вот, получив лишь легкий толчок от Картера, Шамрон взял на себя роль развлекателя компании. Какое-то время он исполнял то, чего от него ждали. Рассказывал истории о ночных переходах на территорию противника; об украденных секретах и исчезнувших врагах; о провалах и бедах, случающихся на протяжении любой карьеры, особенно столь долгой и изменчивой, как карьера Шамрона. Габриель молча наблюдал за происходящим со своего аванпоста в конце стола. Он понимал, что присутствует при вербовке, а идеальная вербовка, всегда говорил Шамрон, по сути является идеальным соблазнением. Начинается она с легкого флирта, с признания в чувствах, которые лучше держать про себя. И только когда почва тщательно вспахана, в нее бросают зерно предательства.

Шамрон за горячим яблочным «хворостом» и кофе начал рассказывать не про свои подвиги, а про себя: о детстве в Польше; о ранящем антисемитизме поляков; о грозовых тучах, которые начали собираться на Западе, в нацистской Германии.

– В тридцать шестом году мои мать и отец решили, что мне надо уехать из Польши в Палестину, – сказал Шамрон. – А они останутся вместе с моими двумя старшими сестрами и подождут – посмотрят, не станет ли лучше. И как многие другие, прождали слишком долго. Теплым утром в сентябре тридцать девятого года мы услышали по радио, что немцы оккупировали страну. Я понял, что никогда уже не увижу своих родных.

С минуту Шамрон сидел молча. Руки его, когда он стал закуривать, слегка дрожали, несмотря на старания сдержаться. Он произвел посев. Его требование, хотя и невысказанное, было ясно. Он не уйдет из этого дома, пока Эрих Радек не будет у него в руках, и Эдриан Картер поможет ему в этом.

Когда они вернулись в гостиную для вечернего заседания, на кофейном столике перед диваном стоял магнитофон. Картер, снова сев в свое кресло у огня, набил чубук трубки английским табаком. Чиркнув спичкой и держа в зубах мундштук, он кивком головы указал на магнитофон и попросил Габриеля заняться им. Нажав на кнопку, Габриель включил звук. Двое мужчин разговаривали по-немецки – один, швейцарец, с цюрихским акцентом, другой – с венским. Габриель узнал голос человека, говорившего с венским. Он слышал его неделю назад в кафе «Централь». Голос этот принадлежал Эриху Радеку.

«На сегодняшнее утро итоговая сумма вклада составляет два с половиной миллиарда долларов. Приблизительно один миллиард в наличности поровну поделен между долларами и евро. Остальная сумма вложена в обычные ценные бумаги и облигации, а также в значительное количество недвижимости…»

Через десять минут Габриель протянул руку и нажал на кнопку «Стоп». Картер вытряхнул содержимое чубука в камин и медленно набил новую трубку.

– Этот разговор происходил в Вене на прошлой неделе, – сказал Картер. – Банкира зовут Конрад Беккер. Он из Цюриха.

– А что это за вклад? – спросил Габриель.

– После войны тысячи нацистов бежали в Австрию. Они привезли с собой краденного нацистами на несколько сотен миллионов долларов – тут было золото, наличные, краденые произведения искусства, драгоценности, столовое серебро, ковры и гобелены. Добро было упрятано в тайники по всем Альпам. Многие из тех нацистов мечтали возродить рейх и хотели использовать награбленное для достижения этой цели. Небольшая группа людей понимала: преступления Гитлера столь огромны, что лишь через поколение, а то и больше, национал-социализм может стать снова политически жизнеспособным. Они решили положить крупную сумму денег в один цюрихский банк и приложить к счету уникальный набор инструкций. Этот счет может быть активизирован только письмом от австрийского канцлера. Видите ли, они верили, что революция была начата Гитлером в Австрии и потому Австрия зафонтанирует и станет местом ее возрождения. Первоначально пяти людям был доверен номер счета и пароль. Когда пятый заболел, он стал искать, кого бы назначить попечителем счета.

– Эриха Радека.

Картер кивнул и помолчал, раскуривая трубку.

– Радек готовится посадить своего канцлера, но ему никогда не видеть ни капли тех денег. Мы узнали об этом счете два-три года назад. Забыть о том, что он творил в сорок пятом году, – одно дело, но мы не собираемся позволить ему раскурочить счет, на котором лежит два с половиной миллиарда, награбленных при холокосте. Мы потихоньку сделали несколько ходов против герра Беккера и его банка. Радек об этом еще не знает, но ему никогда не видать ни пенни из этих денег.

Габриель протянул руку, нажал на «Перемотку», потом на «Стоп», потом на «Пуск»: