Убийца-юморист

А далее конкретно о том, какие светлые, чистосердечные комсомолочки пятьдесят шестого года ринулись возводить "город-сад" и цены им, таким, нет, и что, конечно ж, они обретут на новом месте свое счастье...

Со счастьем, как оказалось, у девчат вышло неодинаково. Сначала они считали, что оно в том самом общежитии, где койка за койкой, и где никому не тесно, хорошо спится после трудового будня и хорошо поется. Им, таким отважным, готовым во имя Родины на самые настоящие подвиги, было нипочем, что поселили их в настоящей "зоне", в тех самых бараках, где до них, совсем недавно, "перемучивали срока настоящие зека", что и одежду для зимы выдали со складов "зоны", те же ушанки, телогрейки, валенки и прочее.

- Они были девушки очень идейные, сказочные, - уточнила Ирина. - Они сначала даже не глядели в ту сторону, где маячили "политзэки", то есть представители "растленного деклассированного меньшинства", их, по сути, враги. Но со временем сердечки растаяли, разглядели в "чуждых элементах" нормальных, страдающих граждан и гражданочек.

Как отнеслись подружки к тому, что Ирина мама родила как бы ни от кого? Нормально! Они сами грезили о любви принца или, на последний случай, какого-нибудь заезжего лорда, похожего на Байрона. Они близко к сердцу принимали восторги, упования и горести друг друга. Они высоко оценили романтический порыв своей Машеньки, её самоотверженную любовь к красноречивому певучему журналисту с изысканной фамилией Аксельрод. И как могли помогали ей в её закутке нянчиться с крошкой-дочкой.

А потом случилось расчудесное: журналист, будучи человеком основательным, то есть женатым, тем не менее дал Иришке свое имя, признал, значит, факт своего отцовства.

Но в жизни не бывает так, что все как по маслицу. Это некоторые умненькие дети начинают понимать уже с детсадовского возраста. Деятельный, энергичный Георгий Аксельрод написал очередную книгу с душераздирающим названием "Комсомолец, не проспи свой звездный час!", в которой вкусно живописал всякие сложности, выпавшие на долю самых первых, самых стойких комсомолочек, которые, "не считаясь ни с чем, ни с какими трудностями, с исключительным энтузиазмом..." ну и так далее. А те из них, что отморозили щеки, носы, руки, "в великой битве за светлое будущее", были воспеты Георгием Георгиевичем особо: "... несмотря на тяжелые погодные условия, не считаясь с тем что мороз достигал чудовищных градусов...", "потому что девушки твердо верили, что не за горами светлая заря нашего ещё более Великого Завтра".

Живя в основном ради этого самого отдаленного замысловатого Завтра, что было, надо отдать должное, свойственно многим и многим в ту пору, Георгий Аксельрод проворонил момент, когда ещё можно было сделать ему полезную операцию. Но ему сделали уже бесполезную. И так получилось, что год спустя заболела и сама мама трехлетней Иры, и врачи ей решительно рекомендовали с Северов уезжать.

Но куда? Те самые пламенные ораторы-вербовщики, что везли в тундру москвичек-комсомолочек, как выяснилось, подзабыли сохранить за ними московскую прописку. Или же, кто знает, выполняли негласное распоряжение какого-то более высокого и предусмотрительного начальства, которому показалось, что в Москве и без того многовато лишнего люда.

Маша с ребенком поехала к тетке в городок живший с конца прошлого века за счет прядильной фабрики, и поселилась в одной из страхолюдных общаг, что построил заботливый фабрикант для своих рабочих.