Убийца-юморист

Я старалась вести себя как в музее, разглядывая мастерскую художника во всех её подробностях. Мне важно было, чтобы Дарья не почувствовала мой особый интерес к надгробью, явно не завершенному, потому что уголок панно остался серым, голый цемент. И лишь спустя время я спросила Дарью как бы очень между прочим:

- Интересно, как он прилепляет эти кусочки мозаики? Клеем, что ли?

- Не знаю, - рассеянно отозвалась она, поглаживая кончиком сухой плоской кисти свою щеку. - Он сам тут что-то придумывает. И приятели советуют.

- На продажу?

- По-всякому. И за деньги, и за "спасибо", если у друзей-художников кто-то умер.

- А красиво как! - сказала я искренне.

- И дешево, - отозвалась она. - Для нормальных людей это сегодня самое главное. Они все, его дружки-дружочки всякой ерундой ради денег стали заниматься. Борются за выживание.

- Ты хочешь сказать что не он один такую мозаику делает? Для памятников?

- Если рябину, он один. Его любимое. Когда ему заказывали портреты, он всех дам рисовал с кистью рябины в руках. Пунктик такой у товарища. А что это тебя так заинтересовало?

- Да просто... А то стоят на кладбищах эти серые цементные квадраты, душу гнетут убогостью... А с такой картинкой - как-то приятнее...

- Мать шутила: "Витенька, теперь я могу умереть спокойно, по дешевке меня похороните, и на памятник из гранита тратиться не придется. Меня вполне устраивает эта твоя кисть рябинына лазури". Дошутилась...

На стене висел портрет молодого светловолосого мужчины: прямой нос, темненькие усики...

- Дарья, - говорю я, - Дарья, кто это? Точь в точь тот, о котором говорила старая геологиня. Который мог быть отравителем твоей матери...

- Ты с ума сошла! - Дарья швырнула в меня смятой тряпкой. - Это же Витька, мой брат!

- Но ведь похож на того? Разве нет? - не унималась я.

- Ты хочешь сказать, что он такой чудовищный юморист, что взял и отравил родную мать?

- Я, Дарья, хочу сказать, что твоей матери кто-то подсунул парня, очень похожего на Виктора, и она растаяла. Предполагаю. Растаяла и потеряла всякую бдительность. Кто-то действовал с хорошим знанием дела.

- Даже так?

- Сама подумай. Если кому-то почему-то страшно хотелось, чтобы твоей матери не стало по-тихому, без намека на насилие, - он, если не идиот, все предусмотрел. Он знал, что твоя мать очень любила сына. И подделался. Может, даже загримировался.

- Но что, что она могла скрывать от нас с Витькой, такое драгоценное? Ради чего её убили? Я думаю, думаю... Одни книги да старая машинка...

- И все-таки рылись на полках, все-таки искали... Чего? Вот загадка.

Дарья застенчиво, несмело, как детсадовская девочка, посмотрела на меня исподлобья и потянула за рукав.

- Татьяна, ты не отступишься? Ты все узнаешь?

- Я стараюсь. Я очень стараюсь.

- Но ведь это тяжело... это на нервах...

- Кто спорит! Но мне самой уже очень интересно, прости за такое... Но это по-честному. Интересно, кто же и за что. И как это все могло произойти? И что такое писательская среда?.. Я же от этого всего была в стороне. Так что не бери в голову. Я иду по следу, потому что чувствую - это дело не пустяковое, не шуточное...

Ни с того ни с чего Дарья вдруг наступила мне на ногу и пребольно.

- Ты что? - удивилась я.

- Я скажу тебе, - она смотрела на меня неподвижным, бесстрашным взглядом, - я скажу тебе сейчас такое... Даже если... даже если... мою мать убил мой брат, Виктор... я хочу знать, я, бессовестная, хочу, чтоб это выплыло.

Она дрожала всем телом.

- Почему ты вдруг решила, что Виктор мог?

- Потому... потому, что он в детстве не жалел кошек... Он к хвосту привязывал банки... И смеялся дурацким смехом, когда кошка неслась как полоумная, а сзади неё все грохотало... Еще он легко препарировал лягушек, когда поступил на биофак. Я ревела, все-таки, живое, природа... а ему нипочем... Хорошо, его за неуспеваемость выгнали... пошел в училище...

Ногу она сняла с моей, присела на корточки.

- Мать тебя, считаешь, меньше любила, чем его?

- Это правда, Татьяна. Он чистый шалопай был всегда. Как она мучилась с ним, но любила, прощала... Одних приводов в милицию сколько у него было! А если уж все по правде, то он... он, если до конца все, как узнает, что мать получила гонорар, так и приезжает, прилетает и хапает, сколько выйдет. Это, по-твоему, хороший человек? Соберет приятелей, напьются и ни стыда, ни совести, что не на свои...

- Ты очень его не любишь...

- Довел, Татьяна. Козел он, больше никто. Я мать люблю. Я знаю, что она могла сделать аборт, ей советовали и врачи, и подруги, и родные, когда я уже в животе сидела с ручками-ножками. У неё тогда с деньгами было плохо. Она перед этим переболела гриппом, пневмонией, оглохла почти... Но все-таки решила по-своему, пожалела меня, семечко с маленьким зеленым отростком, и родила. Но себя совсем переломить не смогла. В тот год Витька опрокинул на себя кастрюлю с кипятком. Ему было пять лет. Она и разрывалась между нами. Но все равно я рано почувствовала себя нелюбимой дочкой.