Мы сели за столик, и портной сказал, что ему придется оставить меня здесь на несколько месяцев. Что я поработаю, а потом мы поженимся, как и планировали.
“Да как ты смеешь?” — возмутилась я и хотела уйти. Тогда он меня избил. “Помни, что ты ни с кем не долж на заниматься любовью так, как со мной”, — крикнул он на прощание.
Это был большой публичный дом, самый большой в городе. В дверях стоял полицейский и проверял, исполнилось ли клиенту восемнадцать лет. После работы он приходил сам. Был подъезд для скорой, кухня и большой бар.
Портной получил за меня полторы тысячи долларов.
Я сопротивлялась. Сказала, что не буду работать. Парень, стоявший в дверях, страшно меня избил. Потом изнасиловал. Мне не давали ни есть, ни пить. Может, я выдержала бы и дольше, если бы дали хоть закурить.
Не дали. Через десять дней я начала работать.
В Турции проституция легальна. Якобы это помогает защитить женщин. Может и так, но никто этого не контролирует! Тогда еще не использовали презервативы. Врача я видела раз в несколько лет, потому что у него была договоренность с хозяином, и он подписывал наши медицинские книжки, никого не осматривая. Врач появлялся, только если нужно было сделать аборт. После аборта девушка на несколько дней получала красную повязку. Это значило, что можно не работать.
В другие дни повязка была черная. Значит, мне нужно было обслужить тридцать клиентов. Но приди тридцать первый, я должна была обслужить и его.
Если из меня текла кровь, давали тампон.
Как-то раз не приехали девушки из другого города. Мне пришлось обслужить семьдесят шесть мужчин. Приходили все. Полицейский, чиновники, даже мусорщики. Двое умерли в моей постели от сердечного приступа.
Картина, которую я буду помнить до конца жизни, — это Озлам и ее отрубленная голова. В бордель ее продал брат.
Озлам забеременела. Решила, что будет рожать. Сутенер позвонил ее брату, чтобы тот отдал ему деньги.
Брат разъярился. Пришел с топором. Когда я вошла в салон, Озлам лежала на диване, а ее голова — в метре от нее.
Это была моя третья свадьба. Свадьба мечты. Был оркестр, четырехметровый торт с женихом и невестой сверху, подружки невесты. Такой торт я видела в детстве на свадьбе двоюродной сестры.
Не было только детей, которые обычно несут фату. И никого из родственников.
Жениха звали Махмут. Он был моим клиентом. Приходил и приходил, пока наконец не сделал мне предложение. В публичном доме сказали, что я могу уйти, если верну им долг. Считают так: из зарплаты вычитают за еду, ночлег, электричество. И под конец месяца оказывалось, что они мне ничего не должны. Я заплатила им столько, что можно было купить квартиру и хорошую машину. Мне разделили долг на части. Я выплачивала его несколько лет. Но наконец я была свободна!
Нашу свадьбу показывали по всем каналам. “Айше и Махмут — пара из публичного дома”, — писали газеты.
После стольких лет в публичном доме приходится заново учиться жить. Забыть об абортах и кровотечениях. Вспомнить, как нужно готовить и убирать.
Махмут не стал мне хорошим мужем. Целыми днями он смотрел телевизор. Мне казалось, что его жена — телевизор, а не я.
Через месяц он впервые меня побил. Второго раза я ждать не стала. Сбежала.
“Неважно, что с тобой происходит. Все равно окажешься под землей. Когда-нибудь на том месте распустятся цветы, а на деревьях появятся плоды”, — написала Айше в стихотворении, напечатанном на ее предвыборной листовке.