Убийца с крестом

Однако держать марку становилось все труднее и труднее, особенно сейчас, когда заболел Сэмюэль. Вся работа свалилась на нее, хотя Сэмюэль и в прежние годы мало чем мог ей помочь. Так размышляла она, готовя еду на рассвете. Она даже подумывала о том, чтобы продать кафе и остаток дней пожить спокойно. Они достаточно скопили, им должно хватить, и едва ли оба протянут слишком долго. Если Сэмюэлю ампутируют ногу, с кафе все равно придется расстаться. Бедный Сэмюэль, думала она, бедный мой старичок. Вдобавок ко всему еще и рак кости. Анна Штейнер покачала головой. Лучше бы этот рак нашли у нее, она бы куда лучше справилась с ним.

Анна Штейнер услышала какую-то возню на дорожке позади кухни. Как будто разбили пустую бутылку. Она положила поварешку, подошла к тяжелой, плотно закрытой задней двери и выглянула наружу. Ночное небо стало теперь темно-синим, и Анна Штейнер могла разглядеть очертания предметов в предрассветной мгле. Краем глаза она заметила, как что-то промелькнуло мимо. Толстая белая кошка застыла посреди аллеи, уставясь на нее. Анна Штейнер фыркнула и высунула руку.

– Кис-кис, иди сюда, – позвала она по-венгерски.

Кошка зашипела и кинулась прочь. Анна Штейнер возвратилась в кухню и снова взялась за стряпню. Она попробовала суп. Кое-чего не хватало. Она потянулась за солонкой и в этот момент услыхала, как кто-то пробует открыть запертую входную дверь. Недавний ужас вновь накатил на нее. В предрассветном сумраке проступили контуры чьей-то фигуры. Там, на улице. Покуда она вглядывалась во тьму, небо чуть посветлело, и она наконец осознала, что перед ней – немецкий красавец офицер. Рукоятью плетки указывающий на нее. Настал ее черед. Только это был не немецкий офицер. Это был кто-то еще. И не плетку он держал в руке. Он держал оружие.

Мир Анны Штейнер разбился вдребезги.

4.42 утра

Чистая, душистая, свежая, Эстер вышла из душа и скользнула в постель. Она прильнула к Бобби, обхватила его ногами. Он застонал во сне и, перевернувшись, отодвинулся от нее. Эстер прижималась к нему всем своим тонким длинным телом, гладила, ласкала. Коснувшись лобком его бедер, она взяла в руку пенис и нежно его сжала. Бобби пошевелился.

– Бобби, – шептала она, – Бобби.

Он задрал ей ноги и грубо вошел в нее.

– Бобби, – жалобно застонала она, – Бобби. Но он вошел в нее еще, и еще, и еще раз, покуда не кончил, издав сдавленный вопль. Он перекатился и лег на другой бок. Мгновением позже он уже храпел.

Эстер какое-то время оставалась недвижной, потом дотянулась до ночного столика, взяла сигарету; закурила, тихо вытирая слезы, катившиеся по щекам.

11.30 утра

Голд закрыл глаза, с силой надавил пальцами на веки, стараясь поскорее стереть из памяти сцену, свидетелем которой он был. Открыв глаза, он обнаружил, что шеф полиции Алан Гунц стоит там же, где и стоял, нависая над столом Голда, в обществе верных прихлебателей – Черри Пай, капитана Мэдисона, шефова любимчика, и сержанта Орма, шофера. Голд никак не мог постичь, почему в Лос-Анджелесе шоферы очень быстро становились шефами полиции. Так случилось и с Гунцем, и с его предшественником Гейтсом. Может быть, это находилось в какой-то связи с их примерным поведением на дорогах.

– Лейтенант, вы никоим образом не можете возглавить это следствие. Ни в коем случае. Я был бы куда спокойнее, если бы расследование проводил любой проходимец, нежели столь несведущий в делах, как вы.

Гунц не кричал, но лицо его было багровым. Шестеро – Голд, Гунц, Черри Пай, Мэдисон, Орм и Замора – сгрудились в тесном кабинете оперативного отдела борьбы с преступностью. Голд и Замора – за столами, прочие – стоя.

– Лейтенант, – продолжал Гунц, – что вы собираетесь говорить толпе репортеров, собравшихся внизу? Там представители «Тайм», «Ньюсуик», телерадиокомпаний, включая Си-эн-эн! «Нью-Йорк таймс», лондонский «Таймс»! Даже корреспонденты этой проклятой «Правды», черт бы ее побрал!

Голд отмахнулся.

– Я их об этом не просил.

Гунц проигнорировал его ответ.

– Вы уверены, что в состоянии обеспечить информацией всю эту ораву?

– Мне нечего им сообщить.

– Час назад мне звонили из «Шестидесяти минут». Они хотят сделать гвоздем программы сюжет на тему «Новая вспышка антисемитизма в Лос-Анджелесе»! – орал Гунц.

– Я их об этом не просил, – повторил Голд.

– Весь мир будет наблюдать за нашим полицейским управлением, все взоры будут устремлены на вас! О Боже! – Гунц развернулся, чтобы пройтись по комнате, но врезался в грудь Черри Пай. – О Боже! – Он посмотрел на Голда. – Я бы с большей охотой предъявил им моего пса!

– А как насчет вашего шофера? – кивнул Голд в сторону сержанта Орма. – Или это одно и то же?

Гунц, натолкнувшись на стол, затряс пальцем перед носом Голда.

– Я бы попросил не шутить так со мной, лейтенант! Я бы...

Голд отшвырнул руку Гунца и встал, с силой двинув стулом.