Мир колесом закрутился вокруг нас. Радуга окрасила небо. До этого момента всю жизнь свою я видела как в тумане. Теперь он растворился, будто восторженный ветер разорвал его. Я в страхе смотрела на красоту, раздирающую сердце. Все они, хмурый жестянщик, девушка с короной из остролиста, целующая мальчика за деревом, кот под крыльцом таверны, старик, торгующийся за новую войлочную шляпу — все они разливали такие великолепные цвета, о которых я даже не знала. Все пороки с лихвой перекрывались заложенной в них красотой. Я коротко охнула, а нищий громко всхлипнул.
— Я вижу! — закричал он. — Зрение вернулось ко мне. Я вижу! О, свет мой, солнце мое, откуда ты пришел? Где ты был?
Он прижал меня груди, а я была очень рада этому. Красота и великолепие, что зацвели вокруг, текли через меня к нему. Все, все было так, как должно было быть. Не крошечными проблесками, не бессвязными снами. Куда бы ни я глянула, вероятности множились. Это напомнило мне тот случай, когда отец впервые посадил меня на плечо, и я узнала, как же далеко он может видеть. Но теперь я смотрела не только из удобнейшей позиции, не только вдаль, но во все времена сразу. Было приятно стоять в безопасном сердце этого бурлящего водоворота. Я не боялась следить за мириадами нитей. Одна привлекла мое внимание. Целующаяся девушка выйдет замуж за парня, увенчанного оранжевыми цветами, родит ему девять детей на ферме в долине. Или нет. Она будет флиртовать с ним до поры до времени, но он женится на другой, а память об этом моменте придаст сладость каждому выпеченному ею пирожку, и любовью, которую познала, она будет делиться с курами и кошками, пока, одинокая, не умрет в семьдесят два. Но нет. В эту ночь они убегают, ложатся вместе в лесу, а на следующий день, по дороге в Баккип оба умирают: его ранит стрела, а ее насилуют, бьют и бросают умирать в канаве. И из-за этого ее старшие братья объединятся и станут Дубовыми стражами. От их руки падёт пятьдесят два разбойника и более шестисот путешественников они отобьют у боли и смерти. Цифры были просты. И эта простота стала неожиданностью. Все, что я должна была сделать — слегка подтолкнуть их. Если я улыбнусь им, прогуливающимся по зеленому городку, и скажу: «Вы светитесь любовью. Любовь не ждет. Бегите сегодня!», они увидят во мне предвестника и примут мой совет. Его боль будет длиться лишь мгновение, ее — всего несколько часов. Гораздо меньше, чем она потратит, рожая первенца. У меня была власть. Власть и выбор. Как много добра я могла принести в этот мир! Как много добра… Множество решений для блага мира. Я хотела начать с девушки в короне из остролиста.
Он прижал меня крепче и зашептал в ухо.
Он отвернул мои глаза, и нити расщепились на тысячи других нитей. Это оказалось не так просто, как я думала. Каждая нить, за которой я пыталась следовать, становилась множеством, а когда я выбирала одну из множества, она снова разлеталась на еще большее количество вероятностей. Она может нагрубить ему, и он убьет ее вечером. Она скажет отцу, что поцеловала его, а отец благословит их. Или проклянет их. Или выгонит ее из дома в бурю, и она умрет ночью от холода.
Я думала, что он говорит вслух. Но потом поняла, что мысли его просачиваются в меня через узы, связавшие нас. Он выливал знания из своего разума, будто он кувшин, а я — чаша. Или жаждущий сад, который ждал заботы все это время.