Убийца шута

Потом я услышала женский голос. Она бежала к нам по длинной подъездной дороге и протестующе кричала, хватая воздух ртом. На некотором расстоянии от нее шел туманный человек. Он шагал быстро, но не спешил. Они были еще довольно далеко. Продолжая держать меня за ворот, седой направился к ним, волоча меня за собой и ведя в поводу своего коня, в то время как второй следовал за нами верхом. Мы прошли то место, где я спрятала Персивиранса, – если бы не мои отпечатки на снегу, я бы и сама ничего не заметила. Я быстро отвела глаза, отгородилась, перестала думать о нем, чтобы они никоим образом не раскрыли мой обман. Я была его единственной надеждой, и у меня осталась лишь одна возможность ему помочь – сделать вид, будто его нет. Я вяло лягнула седого и закричала в надежде отвлечь его внимание на себя.

Мы прошли мимо, и расстояние между нами и спешившей навстречу женщиной начало уменьшаться. Она крикнула через плечо туманному человеку. Он указал на меня и что-то радостно пропел ей в ответ. Мужчина, который тащил меня, ей крикнул, она ответила с упреком. Он резко остановился, перехватил меня за шиворот. Поднял так, что мои ноги повисли в воздухе, и тряхнул ей напоказ. Она в ужасе закричала, и он бросил меня, хохоча. Когда я попыталась в отчаянии отползти прочь, он поставил ногу мне на спину и вдавил в снег. Потом что-то ей сказал с угрозой и насмешкой. Она закричала опять – с мольбой.

Я попыталась вдохнуть. Только это я и могла сделать, пока на меня давила его нога. Женщина подбежала к нам, и ее мольбы вдруг превратились в угрозы. Он опять расхохотался и убрал ногу. Она опустилась на колени в снег рядом со мной.

– Ох, мой дорогой, мой милый! – воскликнула она. – Наконец-то ты нашелся. Бедный, бедный мой! Какого же страху ты натерпелся! Но теперь все позади. Мы здесь. Ты теперь в безопасности, и мы пришли, чтобы забрать тебя домой. – Она помогла мне сесть. Она глядела на меня с такой теплотой, ее круглое лицо выражало такую заботу и нежность! От нее пахло сиренью. Я попыталась перевести дух и что-то сказать, но вместо этого расплакалась.

– Ох, мой бедный мальчик! – воскликнула она. – Больше ни о чем не тревожься. С тобой все будет хорошо. Ты теперь в безопасности с нами. Ты наконец-то в безопасности.

Туманный человек приблизился. Он ткнул в меня пальцем, и радость озарила его лицо.

– Вот этот! – Голос у него был высокий, мальчишеский. – Нежданный сын. Мой брат.

Его счастье, что он меня нашел, захлестнуло меня волной, наполнило теплом до краев. Я не смогла удержать улыбку. Меня охватил восторг. Они пришли за мной, я такая же, как они! Они здесь, и я буду в безопасности, больше не испытаю ни одиночества, ни страха! Туманный человек улыбнулся широко, по-дурацки и раскинул руки, приветствуя меня. И я раскинула руки ему навстречу, полная великой радости, что наконец-то нашла себе подобных.

Эпилог

Ребенка кусает крыса. Родитель бросается его утешать. Но укушенная рука начинает гноиться, и ее приходится отсечь, чтобы сохранить ребенку жизнь. В тот день все для него меняется навсегда.

Или так… Ребенка кусает крыса. Родитель бросается его утешать. Рана заживает хорошо, не оставив шрама, и все в порядке.

Впрочем, нет. Воспоминания об укусе и крысе не покинут ребенка до конца его дней. Даже будучи взрослым, он станет просыпаться в холодном поту, едва раздастся шебуршание в ночи. Он не сможет работать в сараях или рядом с амбарами. Когда собака принесет ему дохлую крысу, он отпрянет в ужасе.

Такова сила памяти. Она так же сильна, как самая страшная лихорадка, и пребывает с человеком не только во время болезни, но до самого конца его жизни. Как краска пропитывает волокна ткани, чтобы изменить их цвет навсегда, так и память, жгучая или сладостная, меняет волокна человеческой души.

За много лет до того, как я узнал, что воспоминания можно вложить в камень и пробудить в виде дракона, я трепетал перед их силой и прятался от них. О, от скольких воспоминаний я отказался, сколько скрывал от себя, ибо они были слишком полны боли, чтобы я мог о них думать в юности или в зрелые годы! И те воспоминания, что я перелил в дракона, думая, что освобождаюсь от яда, который делает меня слабым… Много лет я прожил, лишившись части себя, не понимая, от чего отрекся. В тот день, когда Шут вернул мне эти воспоминания, я почувствовал себя так, словно кровь хлынула в мою онемевшую конечность – и та пробудилась; но вместе с пробуждением пришли колючая боль и изнуряющие судороги.