Убийца сновидений

Иногда по утрам Макс подолгу ищет себя среди незнакомцев, пытающихся подсунуть ему подделку, завладеть телом, обмануть его, доказать, что каждый из них – это он, Голиков, и есть. Словно неприкаянная зарвавшаяся душа решает, куда ей вселиться, да и стоит ли вообще вселяться в жилище с сорванной крышей. Нельзя отпускать ее слишком далеко и надолго в лабиринт сновидений; однажды, может статься, она не найдет дорогу обратно…

Опасность заключена в тончайшем налете прошлого, который лежит на всем, что окружает Макса, и почему-то заметен только ему. Стоит прикрыть глаза, как он начинает видеть слабое золотистое свечение, падающее на людей и предметы. В этом зыбком свете они отбрасывают совсем другие, пугающие тени.

Максим догадывается, что мир, в котором он живет сейчас, – всего лишь ширма, прикрывающая тот самый лабиринт, из которого он чудом выбрался, потеряв нечто очень ценное. Скорее даже потеряв себя. Возможно, поэтому он ощущает теперь такую пустоту вокруг и внутри, словно обитает в доме без мебели, а людей здесь заменяют говорящие манекены-автоматы. Некоторые из них – игровые. Такие себе двурукие бандиты, после встречи с которыми потеря денег покажется самой незначительной из проблем. Правда, в доме есть и комната без дверей и окон, которая давно его интересует. Он вычислил ее существование – хотя и не понимает, когда и как. Пока он уверен в одном: там спрятана некая тайна – не исключено, что тайна его жизни и смерти. Он надеется когда-нибудь проникнуть туда, но не владеет нужным способом. Вернее, владел когда-то, но забыл, как это делается. И вот он со страхом ждет. Против собственной воли он перебирает произнесенные кем-то слова, старые вещи, книги, контуры лиц, мучительно пытаясь нащупать спусковой крючок в заржавевшем механизме памяти, который, сработав, освободит его… или убьет окончательно. Этот «механизм» – какой угодно, только не защитный. Не тот, что заботливо оберегает хозяина от новых потрясений. Не тот, что преподносит хорошо забытое старое лишь тогда, когда оно полностью потеряло силу зла, безумия и разрушения. Для этой силы нет ничего слишком хрупкого и ничего слишком хорошо забытого. Поэтому Макс может смело рассчитывать на то, что рано или поздно все вернется – спустя годы или десятилетия. Доживет или не доживет он до этого момента, он не знает. Но твердо верит: не ему это решать.

Зато сны – другое дело. В конце концов, для тех, кто умеет перемещаться

в сновидениях, все сводится к выбору: умереть или исчезнуть.

Как раз об этом он вспоминает одной новогодней ночью, когда уходящий на дно обреченный город пускает напоследок разноцветные пузыри фейерверков. Макс лежит в своей темной комнате, и под доносящийся снаружи грохот перед ним вдруг всплывает слово «Лиарет», будто начертанное пронзительно ярким неоном в бархатистой тьме. А потом еще два: «Черная жемчужина».

Некоторое время он размышляет о том, что они означают, и в какую-то секунду понимает, что это уже никакая не явь. Наяву он мгновенно связал бы надписи с резней в Лиарете и с перестрелкой в принадлежавшем Виктору клубе, которые имели место, соответственно, в его третьей и первой жизнях, а между ними была еще вторая – пожалуй, самая приятная в некоторых отношениях, но зато и самая короткая…

Да, ему есть что вспомнить, даже в состоянии усеченной памяти. Он вспоминает места и обитающих там существ – но не такими, какими они представляются на поверхностный взгляд, а с точки зрения иерархии Календаря Снов. С точки зрения убежищ, союзников или вероятных угроз. Между ними очень тонкая, порой вовсе исчезающая грань. Одно перетекает в другое незаметно, в соответствии с запредельной логикой сна. Макс предается занятию, которое отчасти напоминает нисхождение во внутриутробный период с целью преодоления родовой травмы. Его травма – это пребывание и «лечение» в психушке. Сейчас он кажется самому себе безнадежным инвалидом, но внутри Календаря возможно все. Даже отрастить себе новую руку. Или новую душу…

Внутри

, но не снаружи. А разве есть хоть что-нибудь вне? Есть, и Макс это чувствует. Старина Клейн намекал (только намекал!) на что-то такое. На Полусмерть, не принадлежащую ни одному из сегментов Календаря. На Черное Дно – столь же милое местечко. На реанимированные электричеством, заторможенные кошмары обители коматозников… Даже во сне Макса охватывает страх перед частичным возвращением памяти. Он презирает себя за это, но как никогда согласен с банальщиной типа «меньше знаешь – лучше спишь».

Пора просыпаться. Он поворачивается спиной к раскинувшемуся перед ним гигантскому лабиринту и направляется к выходу, который все еще виден и все еще недалеко – хотя и гораздо дальше, чем казалось почти случайному визитеру Голикову. Пока не поздно вернуться, не обращая внимания на смутно знакомые голоса, которые зовут его из оставленной им трясины темноты. Молят о помощи, просят, проклинают и заклинают всем святым. А что тут есть святого? Может быть, Герцог (ш-ш-ш!) уже причислен к лику или по крайней мере коронован?