Убили бы вы толстяка? Задача о вагонетке: что такое хорошо и что такое плохо?

Они не объясняются подозрением к мысленным экспериментам как таковым. Вагонеткологию надо представлять в более широком контексте. Мысленные эксперименты и богатые метафоры — это хлеб философии, одна из основных составляющих рациона не только моральной философии, но и всех остальных ее жанров. У Платона в его «Государстве» приводится знаменитая аллегория пещеры: пленники закованы в пещере, где они смотрят на тени на стене, ошибочно принимая их за настоящих людей. На самом деле тени вызваны кукловодами, которые двигают куклами, стоя за этими людьми. Платон стремится показать, насколько сильно мы оторваны от реальности. В «Размышлениях о первой философии» отец современной философии Рене Декарт указывает на возможность того, что злой гений мог одурачить нас и заставить поверить в те вещи, которые мы считаем достоверными, вроде того, что 2+3=5. У Джона Локка есть знаменитый мысленный эксперимент, в котором душа принца со всеми его мыслями и воспоминаниями перемещается в тело сапожника. Локк полагал, что человек остается самим собой с течением времени благодаря сознанию, а не телу. В XVIII веке Кант придумывает гипотетический случай с невинным человеком, которого преследуют и который скрывается в вашем доме. Убийца стучит вам в дверь и спрашивает, не скрывается ли внутри его добыча. (Кант утверждал, что даже в таких обстоятельствах врать было бы неправильно.) Витгенштейн попытался доказать абсурдность частного языка, то есть языка, который мог бы использовать исключительно один индивид. Он изображает следующую ситуацию: у каждого из нас есть спичечный коробок, внутри которого мы держим нечто, что все мы называем «жуком», но я не могу посмотреть, что в вашей коробке, а вы — что в моей. В этом случае, по словам Витгенштейна, термин «жук» не мог бы обозначать нечто определенное, поскольку у всех у нас могли бы быть в коробках совершенно разные вещи[196].

В относительно недавнее время, во второй половине XX века, Роберт Нозик спросил, стали бы мы подключаться к машине по производству личного опыта[197]. Этот гипотетический гаджет настолько совершенен, что мы тут же забыли бы, что подключились к нему, при этом нам были бы гарантированы приятные «опыты» (например, мы бы думали, что получили Нобелевскую премию или же завоевали приз на кубке мира, совершив какой-нибудь зрелищный удар ножницами.) Ни один из этих опытов не был бы настоящим, но мы бы, наоборот, верили в то, что они самые что ни на есть настоящие. Дерек Парфит, стремившийся проанализировать некоторые неприятные вопросы касательно личной идентичности, позаимствовал пример из научной фантастики: останемся ли мы теми же людьми, если некий телепорт сделает копию всех молекул наших тел и воссоздаст их на другой планете[198]

? А Джон Серл придумал китайскую комнату. В этой комнате человеку передают записки на китайском, просовывая их под дверью. Хотя он не говорит на китайском, он следует сложной системе инструкций из учебника, копирует ответ, предписываемый этим учебником, и передает ответ через щель под дверью. Стоя перед дверью, мы могли бы предположить, что он понимает китайский, тогда как на самом деле он не понимает ни слова. Этот мысленный эксперимент разработан, чтобы показать, что компьютеры никогда не будут по-настоящему думать или понимать[199].

Итак, мысленных экспериментов в философских текстах всегда было достаточно. И вряд ли все они вместе являются главной мишенью для вагонеткофобов. Возможно, что последним не нравится их применение конкретно в сфере морали. Но даже это кажется натяжкой: знаменитые моральные философы самых разных традиций — утилитаристы, кантианцы, аристотелики — использовали мысленные аргументы для доказательства своей мысли или для иллюстрации.

Действительно, существуют сомнения относительно надежности наших интуиций, выявляемых в сценариях с вагонетками (см. главу 10). Некоторые задачи с вагонетками настолько вычурные, что неясно, как нам на них реагировать. Кроме того, даже те сценарии, которые вызывают почти что одинаковые реакции, необычны или искусственны, так что их применимость за пределами академических аудиторий еще надо доказать. Странные случаи не обязательно должны быть надежными ориентирами в более простых ситуациях.

Однако наиболее суровые критики вагонеткологии желают ударить по ней на еще более глубоком уровне. Вагонеткология занимается тем, что должны делать люди. Должны ли они перевести вагонетку на другой путь? Должны ли они столкнуть толстяка? Однако существует восходящая к Аристотелю традиция, в которой подчеркивается иной вопрос. Важнее не то, что делают люди, а то, какой у них характер. Какие они — смелые или трусливые, щедрые или мелочные, верные или бесчестные? Какими добродетелями и пороками они обладают?[200]