А сейчас просто добавлю. Опять же обобщенно. К примеру, каждый шестой на земле – убийца (включая не пойманных и действующих по приказу), каждый пятый – вор, каждый четвертый – наркоман или пьяница, каждый третий – неадекватный, каждый второй – потенциальный убийца, вор, наркоман, пьяница или сумасшедший (просто повезло им не стать) … И вот остается золотая единица. Один миллиард нормальных людей на планете по имени Земля или по имени Грязь, если после дождя…
Вас это устраивает? Устраивают тюрьмы, психбольницы? Нищета, подворотни, беспризорщина, разбой, грязь, сумасшествие? Или все-таки чистые руки? Чистые дома? Чистая, сытная еда? И конечно, покой, радость и мир. Сюда можно добавить розы, солнце и детей. По желанию. Вот – уже знак одобрения в ваших глазах… А теперь, с вашего позволения, я откланяюсь. До завтра. Надеюсь, мы все доживем до завтра. Ведь всем так хочется дожить.
Склифосовский театрально поклонился. Все, как по команде, подняли руки для аплодисментов. Но тут же резко опустили, заметив, как недовольно блеснули кругленькие очки.
Мы выходили по парам. Последний раз я так выходил из класса лет в десять. Впрочем, мне было не до школьных воспоминаний. Мысли путались, сердце стучало, руки дрожали. Я ничего не понимал. Куда я попал? Зачем? Почему? И во имя чего?.. Я даже не разглядел своих «одноклассников». А возможно, подсознательно боялся разглядывать. Боялся проявлять излишнее любопытство. Вообще, мы все, похоже, были одержимы страхом. Самоконтроль был невероятный! Тем более что с каждым из нас рядом шла тень по имени Страх.
Моя тень с выгоревшим лицом, волосами, глазами распахнула дверцу «жигулей». Я уселся на заднее сиденье. Вначале мы ехали молча. Я пытался разглядывать Городок. Но ничего особенного уже не видел. Моя фантазия притупилась… Обычный маленький городок, старинные дома, узкие улочки, много зелени… От того же страха я вдруг подумал, что мое молчание тоже может показаться подозрительным. Любой нормальный человек в подобной ситуации попытался бы что-нибудь выяснить.
Поэтому я не по собственной воле, а, скорее, по собственному принуждению удивленно протянул:
– Да… Как все удивительно…
И тут же испугался, что вышло слишком уж удивленно. Я глубоко вздохнул и уже спокойнее спросил:
– И все же, может быть, вы мне хоть чуть-чуть объясните, что это значит?
Мы встретились с ним глазами в автомобильном зеркальце. Мои глаза изобразили легкий испуг. Его, выгоревшие и бесцветные, в общем, ничего не изобразили. Он механически покачал головой.
Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Я знал, что он мне не ответит. И спросил лишь от страха. И подумал, что уже сам боюсь собственного страха. Более того, я просчитываю каждый свой жест, каждое свое слово, каждый свой взгляд. Нет, так никуда не годится! Самоцензура зашкаливает! Шпион из меня никакой! С таким скрупулезным подсчетом собственных ошибок я быстро засыплюсь. Нужно как-то поработать над собой. Нет, и это никуда не годится. Работа над собой – это тоже открытый путь к провалу. Значит… Значит, нужно собраться и… И наверное, просто жить. И просто оставаться собой. Ни больше ни меньше. Впрочем, я уже не помнил, кто я на самом деле. Значит, нужно вспомнить.
– Извините, но хоть ваше имя я смогу узнать? – Это был уже обычный вопрос, без скрытого умысла. – А то как-то неловко обращаться без имени.
– А ты не обращайся. И имя не понадобится.
Черт побери! И голос у него выгоревший! Никакой! Бесцветный, безвкусный, ну, прямо как у инопланетянина. И меня так и подмывало хорошенько стукнуть его по спине. Я был уверен, что тогда раздастся звон железа. Но я вовремя одумался.
– М-да, – раздраженно протянул я. – У вас столько солнца… Немудрено, что вы так выгорели.
Впервые на его лице я заметил подобие чувств. Если едва заметную растерянность можно назвать чувствами.
– А знаете, мне приглянулся ваш городок. – Я продолжал изгаляться. – Пожалуй, прекрасное место для курорта. Я с удовольствием на пару неделек здесь задержусь. Хоть вспомню, что такое чистый воздух. У вас наверняка же чистый воздух? И с чего ему быть нечистым?
Через автомобильное зеркальце в меня вонзился испуг его глаз. И я в ответ испугался не меньше. Стоп. Нужно выбирать среднее. Между собой настоящим и игрой в себя. Иначе и впрямь засыплюсь. А безопасным воистину способно быть только молчание. Слава богу, машина вовремя притормозила. Мы были на месте.
– Всего доброго, – вежливо промурлыкал я.
Он ничего не ответил, даже не кивнул головой. И мне вновь захотелось стукнуть его по спине. Явно железной.
В доме меня ждали. Ничего удивительного. Ждал тот, чьего имени я никогда не запомню. Может, записать и читать по бумажке?.. Что-то уж я развеселился. Не к месту.
– Что-то вы слишком развеселились, – вместо приветствия сказал мне он.
– Да, это так… Извините, никак не запомню, как вас по батюшке?
– А вы запишите, можете читать по бумажке.
Он остался довольный своей шуткой. Хотя первым ее придумал я.
– Михаил Дмитриевич меня величают. Андреев, – напомнил он.