Убить Гиппократа

И они дружно заржали. Я сразу усвоил – они были дружны. И все делали вместе. Это облегчало задачу. Когда два в одном, то легче разобраться в ситуации, чем вычислять поодиночке.

Так я присоединился к этой милейшей компании. Из кухни пахло горелым хлебом. Нам еще, как оказалось, прислуживали! Повар с лицом современного диктора принес завтрак. Так себе. Тосты и яйца всмятку. Может, он хотел подчеркнуть, что сам – англичанин. Или вовсе француз по имени Оливье? Но я этому не поверил.

Мы ели молча. Как никогда в жизни мне хотелось молчать! А они? Они молчали из-за наглости или от страха? Мало ли, что они передо мной выпендриваются! Страх! Вот что было единственно очевидным и бесспорным в Городке! И я первый, который ненавидел любые разговоры. Который всю свою жизнь избегал их… Я первым нарушил молчание.

– А где четвертый? – мило и просто, как бы невзначай, спросил я.

И накал молчания сгорел, как остаток фитиля. Мой вопрос прозвучал весьма обыденно. Мы обыденно сидим за обеденным столом. И я запросто спрашиваю: где четвертый?

В моей голове калейдоскопом менялись кадры из фильма «Четвертый». Почему я вдруг его вспомнил? Этот четвертый… По-моему, он стоял перед выбором – предать или нет…

– Да вечером припрется, – буркнул парень (если можно бугая лет сорока в лучшем случае назвать парнем). – Или ночью. Точно не знаю.

И вот это «точно не знаю» заставило меня поверить, что они – более-менее нормальные люди и с ними можно будет более-менее вести диалог. Но все это – более-менее. Не знаю почему – но я очень хотел познакомиться с четвертым.

Я в упор стал разглядывать парня и девушку. Но дело было не во внезапно нахлынувшей к ним симпатии. Просто я не любил слова «мужчина» и «женщина»…

Это была еще одна из моих слабостей. Каюсь, это чисто субъективное отношение к словам и звукам. Некоторые слова вызывали у меня зубную боль. От некоторых боль улетучивалась. Это такая долгая тема, что долгой я ей быть не позволю. У меня так мало времени… Можно назвать меня «с приветом», но кто без привета? Тому – привет!..

Итак – милый парень Туполев. Волосы (ей-богу, недавно) налысо сбриты. Щетина – на все лицо. Крупный и приземистый. В общем, персонаж из лихих девяностых. Только без красного пиджака. Я легко его представил с залысиной и гладковыбритым. Этакий неуклюжий толстяк в коридорах НИИ.

Итак – милая девушка Айседора. Следы от очков. Длинные кудрявые волосы… Нет, слишком уж для нее хороши. Скорее – парик. Я легко ее представил в очках и с короткой стрижкой. Тоже персонаж из лихих девяностых, ошивающийся где-нибудь на задворках телеканала «Культура».

Ребятки, видимо, потрудились над своей внешностью. Но меня не обманули. Они такие же Туполев и Айседора Дункан, как и я Гиппократ. И все же Туполев ловко моделирует самолетики из бумажных салфеток. А Дункан профессионально взмахивает руками. В этом что-то есть. От карикатуры. Но все же… Все же. И я лечу людей, хотя далеко не Гиппократ.

Тут есть к чему присмотреться. Но мне нужен, нужен четвертый! Почему? Неужели дело лишь в случайно всплывшем из памяти фильме «Четвертый»? Не знаю. Но он мне нужен позарез. И я невольно схватился за горло. Нет, позарез – не надо. Горло мне еще пригодится… Четвертый! Ау! С этими кашу не сваришь! Только сожрешь. И то – пригорелую. Мне нужен ты, четвертый. Ау!..

За завтраком мы больше не сказали друг другу ни слова. Затем каждый ушел заниматься в свой институт. Повышения квалификации. Как говорится, мы разбрелись на все три стороны… Да уж, здесь было что повышать.

* * *

В аудиторию я пришел первым. И, как плохой ученик, устроился на «камчатке», заняв последнюю парту. Постепенно аудитория заполнялась. Естественно, с последнего ряда. Каждый норовил быть в последних рядах и спрятаться за чужую спину. Как в детстве. Все по-прежнему боялись неизвестности. Хотя сознательно к ней пришли.

Каждого своего однокашника я старался запомнить в лицо. Впрочем, был уверен, что процентов девяносто из них уже изменили свою внешность. Чтобы потом, в реальной жизни, в которую все мечтали вернуться, их случайно бы не узнали.

Впрочем, я считал это грубой ошибкой. Сейчас мы вместе, мы привыкаем к лицам друг друга. К голосам, жестам, походкам. И даже если каждый потом вернется к своей прошлой внешности и привычкам, его проще будет узнать. Поскольку вернуться в точности к своему первоначальному виду никто не сможет. К тому же мысленно его можно будет представить в парике или лысого. При усах и бороде или без оных… А вот у того, кто изменит свою внешность потом, будет шанс остаться неузнанным. Он будет играть. Он придумает для себя совершенно новый образ. Он даже сможет изменить голос. И у него будет уйма времени на импровизацию. Точнее, вся жизнь…

На этот раз мы сидели за партами по одному. У нас не было больше теней. Но мы все были на виду. Поодиночке. Поодиночке отстреливать легче.