Убить Гиппократа

Последним в аудиторию вошел тот, кто непременно должен сидеть за первой партой и тянуть руку вверх. Нелепые очки в роговой оправе. Высокий лоб. Узкие длинные губы. Темные коротко стриженные волосы. И врожденная сутулость. Он наверняка не менял свою внешность. Потому что я его сразу узнал.

Сказать, что я был поражен – ничего не сказать. Я готов был свалиться со стула. Или громко воскликнуть: «Какого черта! А ты-то, ты-то! Какого черта ты тут делаешь?!» Мы встретились с ним взглядом. В этот миг его глаза готовы были вылезти из орбит. В данном случае – из-под увеличительных линз. Он был поражен не меньше моего. Впрочем, нет. Он не поразился, а, скорее, растерялся. От неожиданности. Или просто испугался. Так, знакомое лицо! Хорошо это или плохо? И что, черт подери, он тут делает?..

Я не мог вспомнить его фамилию. Он учился на пару курсов младше меня. А вот прозвище у него было… Так, так вспоминай… Какое же у него было прозвище? Я даже наморщил лоб от напряжения. Словно его прозвище могло мне в чем-то помочь. Не Ботаник же! Нет, но что-то типа Ботаника… Какое еще могло быть у него прозвище? У этого робкого парня, над которым многие беззлобно подшучивали. У этого честного парня, которого уважали. За честность. Но где-то очень глубоко в душе…

Мои воспоминания прервал профессор Склифосовский. Как всегда, с неимоверным достоинством он занял место на трибуне. Поправил очки и долгим взглядом обвел аудиторию. Он был – над всеми. И он дистанцировался от всех. И все благодаря трибуне.

– Что ж, весьма… Мне весьма приятно, что вы в полном составе. От испуга? О нет, я шучу. Вы не просто так. Вы просто идете к тому, к чему и должен прийти каждый уважающий себя человек. Точнее – профессионал, коими вы здесь и являетесь. Других в этих стенах не бывает. Вы медленно, но верно начали свой путь к истине, которую вы еще не знаете. Которая, возможно, покажется вам неожиданной. А уже потом – истиной. Истиной, данной от… (тут он запнулся, потому как далее подразумевалось – от Бога, но он это произнести не хотел, или боялся, или, скорее всего, в Бога не верил…) О! Кстати, мне так приятно, что на первой парте сидит человек… В общем, тот человек, который и должен там сидеть. Аристид?

Аристид? Аристид!.. Аристид – значит «честный»! Ну, конечно! Слишком уж честный. Нет, не стукач, а именно… Только в институте мы его прозвали Чеснок. Я вспомнил! Это проще, понятнее, смешнее. Как молодость, которая и должна быть простой, понятной, веселой… Так, а здесь он проходит под именем Аристид. Как греческий полководец. Политик. Воистину справедливый. По описаниям современников – до совершенства. Которым восхищались Платон, Плутарх и Аристотель. Кстати, они-то отношение к медицине имели, даже если некоторые опосредованное, но естественные науки усвоили на «отлично». А Аристид?.. При чем тут врач Чеснок и политик Аристид? Значит, нужно учесть, что кликухи здесь даются не обязательно по профессионально принадлежности. Впрочем, эти имена уже вряд ли что-нибудь и кому-нибудь скажут…

Потом я задумался. Потом уже. Когда произошел взрыв наших взглядов. Задумался. Черт побери, что он тут делает? Платон, Плутарх и Аристотель мне уже не смогут ответить. Я был один.

– Аристид, – обратился к нему профессор, чуть перегнувшись через кафедру, словно хотел убедиться, что там действительно Аристид. – Вы удивлены, что я удивлен? Что ж, попытаюсь откровенно ответить. Я в вас сомневался. Больше всех – в вас. Ведь не зря вы всю свою сознательную жизнь носили это имя. Правда, ваши сокурсники по молодости называли вас не столь уважительно. Но беззлобно, поверьте. Теперь вы Аристид – и не меньше. Чужое имя, но такое для вас гармоничное! Я изучал ваше досье. Кстати, чтобы все тут не питали иллюзий. Я изучал досье каждого… Так вот, Аристид, вы обладаете патологической честностью. И это великолепно. Но смотря при каких обстоятельствах. Наши обстоятельства весьма специфичны. И в вашем случае есть один выход. Либо безоговорочно принять нашу философию и наши принципы. Тогда ваша честность будет во благо. Во благо нашего проекта. Либо…

Профессор развел руками.

– Поэтому я напрямую спрошу. Аристид, вы уверены, что осилите нашу идею? Точнее – от всего сердца примите ее? Как честный человек. Отвечайте!

Я мог видеть только спину своего коллеги. Но спина зачастую говорит больше, чем лицо. Аристид вскочил с места, как провинившийся школьник. У него была очень сгорбленная, очень грустная и даже какая-то мягкая спина. И мне на миг показалось, что ее очень легко переломить. И я за него испугался. Ведь отсюда не было выхода… Только бы он согласился, только бы согласился.

Спина выпрямилась. Даже на мгновение стала тверже.

– Да, я уверен. – Прямой, твердый ответ был под стать его возмужавшей осанке.