Убить Пифагора

— На этой встрече, — продолжал Пифагор, — я назначу людей, которые должны сменить меня в управлении сообществом. Моя первоначальная идея заключалась в том, чтобы ту роль, которую я играл в течение тридцати лет, взял на себя один человек. Однако убийство нескольких кандидатов и серьезная опасность, нависшая над всеми нами, побудили меня принять решение о принципиально иной системе управления братством.

Присутствующие слушали его озадаченно. Пифагор обвел их взглядом одного за другим, затем продолжил:

— Я назначу синклит, в котором разные члены общины будут играть каждый свою роль, но при этом вес их голосов будет одинаков для любых вопросов, затрагивающих нашу жизнь. А еще назначу учителей, которые возглавят каждую общину. Кроме того, создам второй руководящий орган, подчиняющийся главному, он будет состоять из великих учителей всех общин. — Выражение его лица стало серьезнее. — Не буду вас обманывать. Роль второго органа будет заключаться в обеспечении выживания и единства братства в случае, если новое преступление унесет жизнь кого-то из нас.

Услышав последние слова, Акенон стиснул зубы. Он злился на себя за то, что не сумел заставить Крисиппа раскрыть, где прячется человек в маске.

— Эвандр, — сказал Пифагор, повернувшись к великому учителю, — на тебя возляжет наибольшая часть политического веса. Надеюсь, смогу помочь тебе в этой работе в течение нескольких лет.

— Да, учитель. — Эвандр смиренно склонил голову, догадываясь, что для него преждевременно брать на себя такую ответственность.

— Гиппокреонт будет поддерживать тебя и давать советы, особенно когда меня больше не будет среди вас.

Скромный Гиппокреонт кивнул. Он ненавидел политику, но прекрасно осознавал всю тяжесть их положения и ради братства готов был сделать все, что в его силах.

Пифагор на мгновение умолк, приводя в порядок мысли; в голову ему тут же пришло воспоминание о великих учителях, которых он потерял: Клеомениде, Дааруке, Оресте и Аристомахе.

Четверо из шести кандидатов умерли.

Последний, Аристомах, покончил жизнь самоубийством, когда Пифагор еще не успел пережить утрату Ореста. Смерть Аристомаха повлияла на него особенно тяжело. Он был для Пифагора беззащитным ребенком, математическим гением со слишком нежной душой. А еще — лучшим математиком, оставшимся в братстве. Он должен был возглавить научную часть дела.

Пифагор молчал, не догадываясь, что присутствующие ждут продолжения его речи. Самоубийство Аристомаха обнаружило страшные вещи. Человек, пославший ему свиток и подтолкнувший к самоубийству, обладал властью над разумом людей, и власть эта ужасала. Он уже доказал свои невероятные способности, заставив других членов братства убить Ореста, но природа Аристомаха, по мнению философа, была ближе к божественному, нежели к человеческому.

Другая проблема заключалась в том, что противник сделал открытие, поставившее его гораздо выше Пифагора. Теперь было ясно, что сам он по сравнению с убийцей был в математике всего лишь учеником.

Размышляя об открытии, Пифагор был уверен, что никогда не сможет оправиться. В письме к Аристомаху враг с той же сокрушительной простотой изложил нечто, низвергнувшее всю его картину мира. Он верил, что во Вселенной, в космосе, все подчиняется пропорции, с которой можно обращаться математическими инструментами, которые разрабатывали пифагорейцы. Враг уничтожил его веру в постижение тайн природы и овладение ими. Открыв иррациональные числа, он распахнул дверь в непостижимую бесконечность.

Философ полагал, что они добились успехов в овладении знаниями, а на самом деле оказались перед пропастью.

* * *

Пифагор по-прежнему молчал, взгляд его был потерян, лицо выражало недоумение. Присутствующие переглядывались, не зная, что делать. Наконец Акенон делано кашлянул, и философ будто бы проснулся. На его лице мелькнула тревога.

«Никто не должен знать, о чем я думаю», — решил он.

До поры до времени он будет держать открытие иррациональных чисел в тайне. Аристомах покончил с собой, чтобы уничтожить все доказательства их существования, включая их отпечаток в собственном сознании. Это была отчаянная попытка защитить братство, к которой его подтолкнуло коварное письмо врага. Пифагор не собирался накладывать на себя руки, но сейчас важно уберечь от этого братство. Расскажи он про открытие, все испытали бы тот же шок, что и он сам. Это могло означать распад братства.

Конечно, убийца может распространить это знание, когда пожелает, но все же оставался шанс, что его поймают раньше. С другой стороны, Пифагор понимал, что существование иррациональных чисел — реальность, от которой не спрячешься.

«Эти числа — факт. Рано или поздно их снова кто-нибудь обнаружит. Путь математического познания непременно приводит к иррациональным числам, к неуправляемой бесконечности. — Незаметно для себя Пифагор медленно покачал головой. — И ничего с этим не поделаешь».

У него не было ответа на вопрос, который он неустанно задавал себе целую неделю.