Мысль здравая, хотя и запоздалая. Согласимся, не очень сложно отличить спящего человека от парализованного. Все участники событий понимают: Сталин провел в критическом состоянии минимум тринадцать часов. А значит, велика вероятность того, что у Союза Советских Социалистических Республик скоро появятся новый Председатель Совета Министров и новый Генеральный секретарь Коммунистической партии. Поставьте себя на место Маленкова, Берии, Хрущева и Булганина. Им еще до приезда на дачу должно было быть очевидным, что, если в комнате Сталина весь день стоит тишина, значит, что-то случилось. Следовательно, власть в стране начинает принадлежать им.
Я вполне допускаю, что кто-нибудь из них, а может быть, и каждый, звонил в тот обычный воскресный день Сталину по кремлевской «вертушке». Трубку никто не брал. Это означало, что нужно было не нестись сломя голову на дачу к Сталину, а договориться между собой о действиях в ближайшие часы. Я понимаю, что произнес только что запредельные по цинизму слова, но ведь и политика иной не бывает в принципе. Берия, Маленков, Хрущев и Булганин это прекрасно сознавали. Тем более что каждый из них имел основания для волнений: а не он ли станет главным обвиняемым во время нового процесса очищения партии от двурушников и предателей? Готовящиеся «дело врачей» и «грузинское дело» явно не просто так затевались.
Главная сложность при анализе тех событий и попытках реконструкции заключается в крайне скудной источниковой базе. По сути, все ограничивается весьма своеобразными воспоминаниями Хрущева и рассказами бывших охранников спустя 40 лет после произошедших событий. Именно поэтому остаются многочисленные вопросы по временному промежутку с одиннадцати утра 1 марта и до появления на даче врачей 2 марта в семь часов. Позвольте, скажет кто-то, но есть же свидетельство Светланы Аллилуевой! Оно безукоризненно. С этим я согласен, но только уточню важные обстоятельства, которые, как обычно, мало кому известны. Дочь Сталина об интересующем нас промежутке ничего не сообщает. Ее описание событий полностью укладывается в официальную советскую версию про случившийся 2 марта удар. Кроме этого, Светлана Иосифовна не знала о ночном визите в Кунцево Маленкова, Хрущева, Берии и Булганина.
И самое главное. Весьма интересный и содержательный рассказ Аллилуевой об этих событиях строится на показаниях важного свидетеля – экономки Истоминой. Она работала у вождя с 1934 года. Но в интересующий нас день ее на даче не было. Приедет она утром 2 марта и будет там находиться вплоть до момента смерти Иосифа Виссарионовича. А значит, о тех самых таинственных двадцати часах Истомина ничего рассказать Светлане не могла. Только если с чужих слов. Но и этого не произошло. И все остальные молчали.
Вообще, конечно, удивительная история. На даче в Кунцево работали десятки человек. Охранники и шоферы, садовники и повара, официанты и прочая обслуга. Но никто из них не поделился с дочерью Сталина о тех самых двадцати часах. Больше того: не рассказали ей даже про последний ужин. Причина проста: боялись нарушить должностную инструкцию. Берия, как и любой сталинский нарком, к такому относился невероятно требовательно. И даже когда всех этих людей уволили, они все равно молчали. Аллилуева пишет об этом с грустью и явной обидой:
Эти строчки кочуют из одной книги в другую. Каждый сослался на оценку Аллилуевой и сделал далеко идущие выводы. Многие совершили это вообще бездумно. Хотя логика решения очевидна: все сотрудники дачи в Кунцево слишком много знали. Каждый из них, по сути, являлся носителем государственной тайны. Их и следовало перевести на иные правительственные объекты, пусть и не в Москве. И главное: прежде чем обвинять в таком запредельном зверстве Берию, можно было бы, пусть и ненадолго, включить мозг. Во время событий 1937–1938 годов прислугу «врагов народа» зачастую не на иной объект отправляли, а ставили к стенке или гноили в лагерях. Аллилуева о них почему-то не сожалела. Не размышляла об их печальной судьбе. Как и десятки тех, кто методично повторяет ее слова.