Убить Стивена Кинга

Мне удалось поговорить с десятками тысяч людей – не просто поговорить, а заставить их увидеть то, что я показывал им. Нравятся или не нравятся им мои миры – это другой вопрос, но они их видели. И там они видели меня. Я бы никогда не получил такой возможности, если бы не мои книги. Но мне по-прежнему страшно, когда я думаю о том, что книги мои живут своей жизнью и смешиваются с жизнью других людей.

Мальчишкой я мечтал превращаться в ветер и летать сразу всюду, касаться сразу тысяч лиц, тысяч губ, заглядывать в тысячи глаз. Похоже, я стал ветром, но в ином смысле. Я научился проникать в чужие глаза, чужие сердца. Но я не научился видеть их. Они видят меня, читают меня, но я не вижу их…

Блуждая по забытым закоулкам прошлого, я внезапно наткнулся на событие, о котором давным-давно забыл.

Одна из моих сослуживиц была знакома с Анатолием Павловичем Злобиным, известным советским писателем, и предложила ему подборку моих юношеских опусов. Прочитав их, Злобин решил познакомиться со мной. Ему понравилось! Он заинтересовался! Он пригласил к себе домой. Я пришёл, и мы долго разговаривали. Он восторгался моими зарисовками, которые, как мне казалось, не представляли в действительности ничего особенного. «Губы медленно раздвинулись, изо рта вывалился яркий оранжевый апельсин. За ним появился второй, третий. Они падали изо рта на стол и прыгали друг за другом, как мягкие резиновые мячики…»

– Это же сюрреализм! – восклицал Злобин. – Чудесно! Я постоянно твержу моим студентам, что жизнь сюрреалистична, надо только уметь увидеть это.

Он сделал несколько замечаний, и я до сих пор помню их – настолько они точны и просты.

– Вот вы пишете, что стрелки часов продвигали время вперёд, – говорил Злобин. – А я бы употребил «проталкивали» вместо «продвигали». Улавливаете разницу?

Он не навязывал, не принуждал, не ломал. Только предлагал. И я жадно внимал его словам. А потом он сказал, что готовит сборник молодых авторов, посвящённый Москве.

– Напишите рассказ, наблюдение, размышление, – предложил он. – У вас интересно получится. Мы опубликуем.

Я обещал подумать, но ничего не написал и даже не пытался. В то время я мечтал снимать кино и о литературе, как о профессиональном поприще, не думал вовсе. А какой был шанс! Какая протекция! Дверь сама распахивалась передо мной, однако я не шагнул в неё… Услышав предложение Злобина, надо было вспомнить о «предначертанном» и ухватиться за протянутую мне руку знаменитого писателя. Я не ухватился.

За ошибки приходится расплачиваться.

Через несколько лет страну начала сотрясать перестройка, многое изменилось. Я поступил во ВГИК, работал режиссёром на Российском телевидении и понемногу продолжал мои литературные эксперименты, особенно не мечтая о публикациях. Лишь изредка я ходил по издательствам, робко показывая мой первый роман «В поисках своего дома».

– Вы уже печатались? – слышался всюду один и тот же вопрос.

– Ещё нет.

– Извините, но мы работаем только с публиковавшимися авторами.

– Но вы хотя бы для приличия взгляните на мою книгу.

– Извините…

Многое изменилось после крушения СССР, но только не привычка редакторов давать пинка молодым авторам, только не привычка ядовито улыбаться в лицо…

И всё же в сентябре 2001 года к читателям пришли сразу три моих книги. Я принял это как должное. Не праздновал и, насколько помню, особенно не радовался. Просто случилось то, что должно было случиться – меня стали печатать. О журналах и газетах я уже не думал, никуда себя не предлагал, да и предлагать-то было нечего. Журналистикой не занимался.

Но однажды я случайно попал в газету «Литературная Россия». Собственно, шёл я не в «Литературную Россию», а в «Мир Севера». Про этот журнал я услышал от профессора Ващенко на одном из семинаров по индеанистике. Александр Владимирович Ващенко читал мою повесть «Грозовое лето» о молодой хантыйской шаманке и порекомендовал обратиться с ней в «Мир Севера». Я обратился и попал в доброжелательные редакторские объятия Вячеслава Огрызко. Повесть ему понравилась, и «Грозовое лето» вышло в первом номере 2002 года. Если бы я умел выразить словами удовольствие, полученное от прикосновения к страницам того журнала – плотным, глянцевым, красивым! Я был счастлив…

Вячеслав Вячеславович – человек уникальной работоспособности. Иногда мне кажется, что он знает о литературе всё и может написать сотни томов про любого писателя. И ещё он обладает удивительным даром уговаривать.

– Может, напишете о Молдановой? У нас готовится книга о хантыйской литературе.

– Я не читал Молданову.

Огрызко тут же подсунул мне журнал с рассказами Татьяны Молдановой.

– И ещё я принесу вам книгу Еремея Айпина, – добавил он.

– Но я не умею…

– Всё получится, вы просто рассказывайте, понравилось вам или нет. Поделитесь своим мнением…

Он говорил и говорил, и мне почему-то показалось, что я не имею права отказать.

Разок написал для газеты, другой разок написал… Не уверен, что мои статьи заслуживают похвалы, ведь журналистика – совсем другая область. Я чувствую себя неуверенно на её территории. Что ж, каждому своё…