Убить Троцкого

– Попался, голубчик. Папашку его ночью шлепнули, а тут и младший Лопатин пожаловали. Товарищ Свиридов очень хотел тебя видеть… Ну ничего, вечером Петр Сергеевич приедет, он и поговорит с тобой, а разговаривать он ох как умеет…

Михаил, увидев побледневшее и напрягшееся лицо Жени, демонстративно приставил револьвер к его спине, чтобы он сгоряча не удавил эту гниду, и произнес:

– Ну ладно, товарищ, время не ждет – распишись в получении арестованного и давай помоги спровадить эту контру в камеру: он очень опасен.

Чекист снизу вверх оглядел громадного арестанта и, встретившись с ним взглядом, согласно кивнул головой.

Курносов ни в чем не солгал. Да он и не смог бы солгать, поскольку перекрестный допрос Михаил вел профессионально, да еще с применением болевого прессинга. Действительно, оба охранника, один – на лестнице у спуска в подвал, другой – внизу у запертой решетки, отделявшей коридор с камерами от лестничной площадки, находились в пределах видимости.

По разработанному плану, Блюм остановился возле первого охранника с вопросом:

– Огоньку не найдется?

И стал доставать кисет.

Дежурный, не обращая на это внимания, сопровождал арестованного вместе с Михаилом. Стоящий внизу надзиратель, увидев подходящую к нему группу людей, вынул ключи и начал отпирать решетку. Щелчок замка слился с двумя глухими стуками и еле слышным хрустом позвонков.

Не успевший ничего понять чекист оказался в громадных руках Жени, который, прикрыв ему рот, прошептал на ухо:

– Тихо, гнида. Где князь Муравьев? Номер камеры и ключи?! Иначе убью.

Обезумевший от страха тюремщик только с третьего раза понял, что от него требуют, но сказать ничего не мог, так как рот у него был уже забит кляпом.

Евгений брезгливо встряхивал его за шиворот, поскольку от этого отребья, ставшего вдруг похожим на ватное чучело, несло смрадом давно не мытого тела.

Показав на ключи, застрявшие в мертвых пальцах другого надзирателя, молитвенно сложив ладони и что-то мыча, он повел друзей вглубь коридора.

Отец находился в четвертой справа по коридору камере. Вид его лежащего скорчившегося тела был страшен: вся одежда в крови, вместо лица – один большой синяк, выбитые зубы и окровавленные по локоть руки. Свиридов применил свое излюбленное истязание – содрал живьем кожу с рук, при этом он всегда с юмором висельника острил: «Снять белые перчатки с буржуя». Отец глухо стонал в полубессознательном состоянии, при этом вздымая вверх окровавленные огрызки-запястья.

Евгений, копируя холодную отрешенность Михаила, как будто выполняя обыденную работу, свернул шею надзирателю, и, обращаясь к Михаилу, сказал:

– Иди вперед – ты в форме. Я понесу твоего отца.

Он бережно взял старика, как ребенка, на руки.

Четкими шагами Михаил с Блюмом подошли к часовому на выходе:

– Ну что ж, прощай, брат, – двусмысленно произнес Михаил, ткнув пальцем в сонную артерию, и оттащил бесчувственное тело за перегородку.

Саша Блюм, действуя по сценарию, в тот момент уже заводил автомобиль.

Женя со стариком на руках был уже в вестибюле здания, когда на парадной лестнице, ведущей на верхние этажи, появился матрос – один из тех, кто принимал участие в свалке возле трактира. Парень оказался дошлый, он сразу вкурил ситуацию, выхватил пистолет, выстрелил и закричал:

– Стоять!

В этой жизни он больше ничего уже не произнес – пуля, выпущенная из нагана Михаила, проделав у него в переносице аккуратное отверстие, вырвала ползатылка. Михаил стрелял разрывными, со скошенным наконечником, пулями; имея смещенный центр тяжести, они начинают вращаться при попадании.

На улице уже грохотал в руках Блюма ручной пулемет, в одно мгновение скосивший охрану у выездных ворот.

Машина начала трогаться, когда Женя в два прыжка достиг переднего сиденья, посадил туда старика, подхватил пулемет и начал «поливать» окна здания, откуда уже раздавались одиночные выстрелы сотрудников ВЧК, которые по служебной необходимости вынуждены были не ехать на мнимую операцию.

Михаил, прикрывающий отступление, заскочил в набиравшую скорость машину последним и сразу же присоединился к Евгению, начал палить из второго пулемета по окнам и дверям, откуда стреляли или могли стрелять, согласно данным, полученным от покойного Курносова.

Машина, с грохотом выбив металлические ворота, помчалась в направлении, противоположном от Люботина, на восток – в сторону Чугуева. Маршрут движения и все действия были спланированы до мелочей, вплоть до возможной «замены» выбывшего из строя товарища.

Ребята рвались из города, ожидая погони или перекрытия войсками пути отступления. Погоня, скорее всего, еще не была организована, но на перекрестках они несколько раз подвергались обстрелу малочисленных патрулей, которых разметывали шквалом пулеметного огня и точными бросками гранат.