Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

Княжна. Саша, ты абсолютно прав – все просто. Пусть они схватятся и выяснят, кто из них сильнее. Оставаясь в стороне от драки, всегда легче получить свою выгоду. Александр. Возможно, ты права, милая. Может, стоит заявить нейтралитет, и пусть победит сильнейший. (Развеселившись.) Почему я до сих пор не советовался со своей шалуньей?!

Александр обнимает княжну и, улыбаясь, уходит.

Снова письма…

За кадром голос княжны Долгоруковой.

11 ноября 1871 года, в 1 час пополудни.

Я только что вернулась, ходила к Муш (Мария – младшая сестра) и обратно, что составило около получаса прогулки, и я жду лишь момента встречи с тобой, что сделает меня счастливой. Твое милое письмо, что я сейчас получила, как всегда, было мне приятно, я люблю тебя до безумия, ты мой воображаемый муж, моя жизнь, мое все, и я должна признаться, что ничто не сравнится со счастьем обожествлять тебя, как я, и наслаждаться неистовством ощущения, что мы принадлежим друг другу перед Богом и наша связь навсегда, ничто не сравнится с этим чувством, что возвышает нас в наших глазах. Я знаю, что ты горд, как и я, и что ты беспрестанно благодаришь Бога.

В 11 часов вечера.

Наша встреча на Садовой была лучом солнца для нас, ты был так прекрасен в гусарской каске, и я гордилась своим воображаемым мужем, а затем потеряла тебя на Невской перспективе и не могла утешиться, что ты не заметил меня под аркой. Как можно быть таким рассеянным…

12 ноября 1871 года, в 10 часов утра.

Я немного спала, но сон был неспокойным и недолгим, меня переполняет нетерпение, я не могу дождаться 2 ј часа, чтобы увидеть тебя. Не опаздывай. Обнимаю тебя и люблю крепко, ангел, кукулечка мой, мое все. Да хранит нас Бог. Люблю тебя. Твоя навсегда.

В 11 часов утра.

Твое письмо, полученное накануне, наполнило меня радостью и отражает мои ощущения, что это настоящее счастье – обожать друг друга, как мы, и быть полностью поглощенными, околдованными и охваченными лишь одним чувством – принадлежности друг другу перед лицом Бога и нашей совести навсегда. Я понимаю, что ты наслаждаешься этим, как и я, что это возвышает тебя в твоих собственных глазах во всем, и, может быть, мы были созданы, чтобы произвести это священное зачатие, перед которым все бледнеет.

Сцена 9-я

Санкт-Петербург. Утро 30 апреля 1872 года.

Зимний дворец, кабинет императора Николая I.

За ширмой, отгораживающей постель, раздается крик новорожденного ребенка. В кабинете Государь император, генерал Рылеев и кормилица. Из-за ширмы выходит доктор Красовский, он немного взволнован.

Красовский. Государь, роды были трудными, но с Божьей помощью все обошлось благополучно. Родился мальчик. Ребенок и роженица в полном порядке. Акушерка справится без меня. Могу ли я отбыть?

Император. Да, доктор, спасибо Вам. Можете идти. Вас отблагодарят.

Красовский низко кланяется и уходит.

Генерал (обращаясь к Рылееву). У Вас есть какая-нибудь свободная квартира?

Рылеев. Государь, позвольте мне забрать ребенка к себе домой. Там он побудет некоторое время с кормилицей. Квартиру и сиделку я подберу и отдельно Вам доложу.

Император. Да, пожалуй, так будет лучше. Только прошу тебя не сводить с ребенка глаз. Докладывай мне каждый день.

Рылеев (кормилице). Берите ребенка и садитесь в карету. Уезжаем немедленно…

Часть II

Там, за красной чертой…

Санкт-Петербург, Николаевский вокзал.

10 декабря 1877 года.

Многолюдная встреча императора Александра II, вернувшегося с театра военных действий, из-под Плевны. Над огромной толпой, заполнившей привокзальную площадь, флаги, гирлянды, крики «Слава царю!», «Ура!», звуки оркестра. Торжественный въезд императора в столицу – по Невскому проспекту до Зимнего дворца. Благодарственное молебствие в церкви Зимнего дворца: император и все вернувшиеся с ним офицеры в походной форме.

Звучит российский гимн.

Сцена 1-я

Зимний дворец. Личные покои императора.

Поздний вечер того же дня.

В полутемной комнате двое: Александр и Екатерина.

Екатерина. Боже, как ты исхудал. Представляю, что ты перенес. Бедный Саша!

Александр. Да всем пришлось нелегко, но туркам в сто раз тяжелее и, главное, позорнее. Надо было видеть Осман-пашу, когда его привели ко мне в Плевне. Он не мог стоять, нога прострелена, два янычара его поддерживали. Осман сам отдал мне свою саблю, но я вернул ему оружие: не мог иначе… Турки держались до последнего. Только артиллерия, стрелявшая в упор, сломила их дух. У нас тоже большие потери, Катя.

Екатерина. Что дальше, Саша? Разве у нас нет ощущения, что пора кончать войну?

Александр. У генералов, милая душка, разыгрался аппетит: они хотели бы оседлать Босфор. Не понимают, что Европа никогда этого не потерпит. Я не собираюсь лезть в эту кашу, хватит уже Крыма. Ну, хватит о войне. Завтра собираюсь навестить детей. Как они?

Екатерина. Георгий постоянно спрашивает о тебе. Оля недавно была нездорова, но сейчас ей лучше.