Убить волка (СИ)

— Не называй меня "Ваше Величество". Мне не по душе это неверное обращение.

Настроение у Чан Гэна было хуже некуда. После того, как он прервал поток льстивых речей, до него дошло, что командующий прав — он сам не свой был от беспокойства. Пытаясь восстановить душевное равновесие, Чан Гэн сделал глубокий вдох и легонько сжал рукав.

В кармашке его рукава лежал небольшой лоскут. До того, как Гу Юнь вложил этот обрывок в личное письмо, ткань то ли оторвали, то ли отрезали ножом, то ли погрызли собаки. Сходу не поймешь его истинное значение. В своём письме Гу Юнь утверждал, что кусочек старого ненужного пояса вмещал год любовной тоски, а сам он с нетерпением ждет встречи с Чан Гэном, чтобы попросить пришить его обратно. Кроме того у него есть одно маленькое эгоистичное желание, о котором лучше рассказать лично, чем доверять бумаге.

«Покойный император изъявил свою высочайшую волю, остальное формальности. С чего Вашему Величеству упрямиться?» — хотелось сказать командующему северным гарнизоном. Правда, он в корне отличался от Тань Хунфэя, поскольку не только умело вел дела гарнизона, но и знал, как вести себя в обществе.

— Маршалу Гу удалось перекрыть каналы поставок войскам Запада. Их контратака не более, чем предсмертный вздох. Сейчас великий маршал сидит в своём шатре и разрабатывает план сражения. Ваше Величество, к чему впустую тревожиться?

Чан Гэн промолчал. Хотя Лю Чжун и Линьюань распространили ложные слухи об «успехе» порученной дипломатам тайной миссии, всё это явно делалось по приказу Гу Юня, чтобы затем заблокировать въезды и выезды из гарнизона в Лянцзяне и тем самым спровоцировать врага. Чан Гэн немного успокоился, решив тщательно всё обдумать. Гу Юнь догадался, откуда дует ветер, и воспользовался мятежом знати в столице, чтобы избавиться от иностранцев. Столь блестяще проведённая военная компания достойна войти в историю. Не о чем беспокоиться.

Раз даже командующий северным гарнизоном все прекрасно понимал, почему Чан Гэн в это не верил?

Как назло, его сердце по-прежнему съедала тревога.

... Разумеется, это могла быть никакая не тревога, а горечь долгой разлуки.

Наконец с почтовой станции доложили, что Орлы готовы отправиться в путь. Как только Чан Гэн приготовился ехать, одно за другим пришли три письма из гарнизона в Лянцзяне, правда, адресованы они были не в столицу. Обычно, когда на передовой начинались боевые действия, в окрестные военные гарнизоны и на почтовые станции рассылали указания подготовить подкрепление или просто усилить бдительность.

Первое письмо гласило «вторжение врага», второе сообщало о «полномасштабной атаке», а третье предупреждало о наивысшей степени боевой готовности «враг атакует в полную силу, мобилизовать все наши силы». И это все за период горения курительной палочки.

Командующий запаниковал и не удержался от совета:

— На передовой сейчас слишком опасно. Ваше Величество, прошу, наберитесь терпения и оставайтесь на почтовой станции до тех пор, пока обстановка не стабилизируется и...

Не успел он договорить, как Чан Гэн его перебил:

— Ты прав. Оставайся-ка тут.

Командующий северным гарнизоном не нашелся, что сказать в ответ.

Тем временем, на передовой царила напряженная обстановка, но никто не догадывался о грядущем неожиданном визите нового императора.

Прошло больше месяца с тех пор, как Гу Юня тяжело ранили во время морского сражения. Во время битвы за столицу его выкопали из-под горы трупов, облачили в стальной корсет и уже спустя пару дней направили на северо-запад. С тех пор прошло два или три года, но он давно уже не был тем отважным героем.

На этот раз Гу Юнь больше полумесяца пролежал без сознания, сильно исхудал и теперь больше напоминал обтянутый кожей скелет. Как потом рассказывал Шэнь И, дыхание его было настолько слабым, что казалось, он вот-вот умрёт. До недавнего времени было непонятно, сумеет ли Гу Юнь выкарабкаться. Сейчас опасность для жизни миновала, но он по-прежнему с трудом стоял на ногах. Для того, чтобы лениво пройтись внутри шатра, ему приходилось полдня копить силы. Он боялся пока снимать стальной корсет, а если слишком долго сидел, начинало болеть сердце.

Гу Юнь никогда не боялся боли: он привык к ней и считал обычным защитным механизмом тела. В боли, по сути, нет ничего дурного. Впервые ему довелось почувствовать, насколько она выматывает.

Разумеется, имелись и хорошие новости. Его зрение постепенно восстанавливалось. Яо Чжэнь отправил своих людей за опытным ремесленником, изготовившим для маршала специальный монокль. С его помощью Гу Юнь с трудом, но мог различать предметы на расстоянии в один чжан и немного взаимодействовать с другими людьми. Неглубокая рана на горле почти зажила, но от долгих разговоров его голос быстро садился.

Жаль, что пока не получалось полноценно общаться.