Убить волка (СИ)

Красивые мужчины также редки, как перо Феникса, или рог Дракона. Маршал Гу без колебаний покинул поместье, но тень Цзы-ду [2] будто бы до сих пор осталась в этих стенах. Чан Гэн достиг того возраста, когда любой стресс мог сказаться на его красоте, а ему и так приходится непросто, а теперь появился риск того, что Чан Гэн станет одним из этих лысых, плешивых ослов! Только от одной подобной мысли Цао Нянцзы резко перешел на сторону поддержки старого слуги.

На следующий день Цао Нянцзы совершенно сознательно оделся в мужскую одежду и без зазрения совести настоял на том, что пойдет вместе с Чан Гэном посмотреть на эти священные места и этот буддийский храм. Когда он вышел за ворота, он закатал рукава и прямо перед парой железных марионеток уверенно двинул руками в самоуверенном жесте, демонстрируя, что он точно добьется всего, чего желает.

Вот только марионетки были не живыми людьми, они могли только смотреть на его спину, пристально наблюдая за его странной походкой, будто под этой одеждой спряталась змея-оборотень.

Однако, той ночью, когда он вернулся из храма Ху Го, Цао Нянцзы ничего не говорил о том, чтобы "заставить очаровательного монаха раскрыть свою истинную форму". С тех пор мальчик бросил сторону старого слуги и присоединился к противоположной - где был Чан Гэн и его монах. И теперь Цао Нянцзы каждый день слушал учения Будды. Что касается причины, почему он перешел на сторону Чан Гэна, так это ни что иное, как "очаровательный монах просто был слишком красив".

Хотя маршал тоже был красив, но, к сожалению, он был слишком агрессивным, не мог спокойно сидеть на одном месте и не ценил других. А вот мастер Ляо Жань был совершенно другим. Цао Нянцзы сравнил его с прогуливающимся по этому миру лотосом, а если его опустить в пруд, он будет увековечен на поколения. Достаточно всего одного взгляда на этого мужчину, чтобы Цао Нянцзы стал счастливым еще на несколько дней.

Старый слуга искренне недоумевал, каким проклятьем этот монах охмурил мальчиков, и он срочно начал искать Гэ Пансяо.

Раз уж так велел долг, Гэ Пансяо тоже направился в храм.

Несколько дней спустя, Гэ Пансяо тоже перешел на сторону Чан Гэна и монаха.

Как оказалось, мастер Ляо Жань, помимо чтения Священных Писаний Будды, был весьма искусен о сведущ в разнообразии марионеток и других машин, работающих на Цзылюцзине. Гэ Пансяо даже смог повстречаться прямо дома с инженерами из Института Лин Шу.

Мальчик, который жаждал подняться на борт "Гигантского Воздушного Змея", и видел во сне этот счастливый момент, без лишних слов преклонил колени прямо у лотосового трона бронзового Будды.

Вот так вот, в течении последнего года, старый слуга свыкся с мыслью, что Чан Гэн перебрался в храм Ху Го, и поначалу он не принимал это так близко к сердцу.

Но, вопреки ожиданиям, Его Высочество проявил свои не самые лучшие черты характера. Прибыв в храм Ху Го, он последовал плохому примеру Гу Юня, а на следующий день золотая цикада сбросила оболочку [3] и мальчик исчез, не попрощавшись.

Сначала он сказал страже, что он и мастер Ляо Жань закроют дверь, чтобы они могли спокойно помедитировать. Люди, которые не имеют к этому никакого отношения, не должны их беспокоить. Охранники, разумеется, послушались Чан Гэна и, не смея тревожить его покой, остались за дверью.

Вечером того же дня, Чан Гэн взял с собой двух предателей и последовал за мастером Ляо Жань в Цзяннань.

Через несколько дней стражники решили, что что-то не так и отправились их искать. Но в комнате Медитации они нашли только одно письмо.

Старый слуга от разочарования хотел взреветь и расплакаться. Он немедленно отправил сообщение Императору и письмо Гу Юню.

До конца выслушав пришедшие вести, Император был несказанно рад. Во-первых, ему было наплевать на младшего брата, который резко из ниоткуда появился на его пути. Во-вторых, он с головой окунулся в буддизм и так слепо доверял Мастеру Ляо Жань. Едва он узнал о том, что Чан Гэн отправился вместе с ним в путешествие, Император не мог сдержать своего восторга и лишь сожалел, что он сам был скован и не мог последовать за мастером, чтобы лично убедиться в правоте своих слов.

Гу Юнь сейчас был очень далеко и на него можно было не рассчитывать. Ни для кого не секрет, что на западной границе, в пустынях сейчас орудуют бандиты, и их было так же много, как шерстинок у быка [4]. Целыми днями, не зная отдыха, Гу Юнь гонялся за ними. Когда посланник дяди Ван прибыл к воротам Западной Лян [5], в случае, когда ему нужно было немедленно найти маршала Гу, бедняге оставалось рассчитывать только на удачу.

Хотя Ляо Жань был монахом, он обсуждал Священные Писания и никогда не говорил о Дхарме или буддийских стихах, в которых было трудно разобраться. Большую часть времени он рассказывал об общеизвестных вещах. Как монах он, похоже, не очень хорошо практиковал свою религию. Для своего статуса он оказался слишком погруженным в земные проблемы. Он даже поднимал вопросы о нынешних политических трудностях, а после того, как они заканчивали разговор, монах всегда сжигал бумаги, на которых писал.